Пишет Гость:

07.11.2013 в 01:49

Лафей заморозить всех хотел, а этот во тьму погрузить.

Че-то попахивает российским ЖКХ и отключениями за неуплату)))

URL комментария

@темы: ёбушки-воробушки, дарси, не поддакивай ледяным великанам!

---

Пишет Гость:

05.11.2013 в 02:00

- ты христианин?
- нет
- скажи это еще раз.
- нет
- и последний: ты христианин?
- нет
- ПИДОРА ОТВЕТ

URL комментария

@темы: ёбушки-воробушки, сирялы, ставь ламарк, если у тебя баорель

---

Пишет Гость:

05.11.2013 в 01:13

два бородатых мужика — это ж милота. можно ласково бородой об бороду тереться.

URL комментария

@темы: ёбушки-воробушки, ставь ламарк, если у тебя баорель

---

Пишет Гость:

04.11.2013 в 23:46

чота ржу)))

URL комментария

@темы: жпг, ёбушки-воробушки, дарси, не поддакивай ледяным великанам!

---

Пишет Гость:

04.11.2013 в 02:26

я вынашиваю идею аушки, которая имеет место в канаде, озеро, полуброшенный мрачный городок, который начинают преобразовывать понаехавшие лезами, грантер живущий на отшибе (бородат и почти дровосек), сосны, браконьеры, вотэвэр элс даже имена можно сохранять

URL комментария

@темы: ёбушки-воробушки, гюго такого не писал, ставь ламарк, если у тебя баорель

---

я сплю по десять часов в день, и мне мало
надо к врачу идти, но к какому, блин?

@темы: spending my time

---

Пишет Гость:

03.11.2013 в 20:45

Венди/Локи!

URL комментария

кхм, вообще после второго тора у меня куча ФИЛЗ, но моего капса не хватает, чтобы их выразить, поэтому я просто скажу
ФИКЛА МНЕ
ТОРОЛОКИ ФИКЛА МНЕ
ПОСТ-КОНЦОВКА
ФИКЛООО

@темы: жпг, дарси, не поддакивай ледяным великанам!

---

загадочная вещь - пока я делаю что-то по учебе, что нужно сдавать и за что мне может влететь, я думаю о том, как я все это ненавижу
но когда меня спрашивают, кто такой фв1, почему пруссия стала пиздатой или что-нибудь еще в том же духе, я могу трепаться очень долго, потому что ну охуенная же история.

@темы: орел шестого легиона. гриль

---

Пишет Гость:

01.11.2013 в 22:47

URL комментария

аввв *_*

@темы: жпг, ёбушки-воробушки, ставь ламарк, если у тебя баорель

---

дракула, 1 сезон

1.01
аввв мимими
отсылочки! рэнфилд негр?!
мина и люси классные *_* джонатан такой котеночек *_*
но орден дракона против дракулы?! вы ебанулись?!
ван хелсинг на стороне дракулы?!
а женихи люси будут?
и кто эта блондиночка? и почему дракула опять ёбарь-террорист?

1.02
ОХУИТЕЛЬНЫЙ ЗАСРАНЕЦ ДРАКУЛА ААААА
ДЖОНАТАН О МАЙ ФИЛЗ ДЖОНАТАН
ВАН ХЕЛСИНГ И ЕГО ОТНОШЕНИЯ С ДРАКУЛОЙ
СЫНОК ДЭВЕНПОРТА
АААААА
а блондинка меня бесит(
зато Мина молодец и умничка.

1.03
александр «а помирю-ка я харкера и мину» грейсон
ГЕНИАЛЬНЫЙ СУКА ПЛАН.
пьяные тяночки, уруру **
стивен и дэниэл Т_Т

1.04
АХ ДРАКУЛА АХ ПИДОР
УГРОБИЛ БРАТА
зато наебал блондиночку, умница какой
мина, не надо лезть в дела доктора, деточка

1.05
оввв дракула спас рэнфилда умница какой
химия между ним и миной *_*

1.06
СЫВОРОТКА
СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ
ЛЮСИ ЛЕСБИЯНКА
АЩАЩАЩ
ДЖЕЙН НЕ ХОЧЕТ СДАВАТЬ ДРАКУЛУ
ВЕРА АКТРИСА
ХАРКЕР ААААААА

1.07
все мутят какую-то хуйню вокруг бедняжки харкера
танцы *_* так мило *_* танцы танцы
дракула феерический мудак, как всегда.
рэнфилду влетит за триптих, жопой чую

1.08
ЧТО ЗА ХУЙНЯ ПРОИСХОДИТ
НАПАДЕНИЕ НА МИНУ ДЖОНАТАН УБИЛ ДЭВЕНПОРТА АААААААААА

1.09
ХАРКЕР ТЫ МУДАК.
ТЫ МУДАК. МУДАААААААААААААААААААААК
аргх. люси наконец-то сделали вампиром! это самое начало романа, между прочим!!1

1.10
БОМБАНУЛО
простите
ван хельсинг совсем ебнулся
алсо, предполагалось, что во втором сезоне харкер и ван хельсинг будут искать дракулу? но не свезло, потому что это говно ЗАКРЫЛИ мвахаха

@темы: transsexual transylvania and others, сирялы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

!!внезапно, да х)

Название: Донесение
Переводчик: сурикат бонапарт
Бета: rose_rose
Оригинал: Incident Report by Andraste, запрос отправлен
Размер: драббл, 701 слов
Пейринг/Персонажи: Жавер, Шабулье, намеки на Жавер/Вальжан
Категория: джен, слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: у Жана Вальжана есть особые приметы.
Примечание/Предупреждения: нет

Выдержки из переписки между Монрейлем-Приморским и Парижем:

Господин Шабулье,
по вашему приказанию я посетил Аррас. Как указано в моем предыдущем письме, крайне несвоевременный апоплексический удар, постигший подозреваемого, помешал передать дело в суд, однако я имел возможность осмотреть тело поименованного Шанматье.
Вынужден с сожалением сообщить, что это не тот человек, которого мы искали. При осмотре трупа я не обнаружил шрамов, которые неизбежно должны были остаться от ношения цепей. Этот человек не мог отбывать наказание в Тулоне на протяжении девятнадцати лет. Кроме того, я не нашел другой приметы, по которой легко опознал бы Жана Вальжана.
Инспектор Жавер

Это прискорбно. Видимо, на слова каторжника, который донес на него, не стоило полагаться. Такие люди не заслуживают доверия.
По какой примете вы могли бы опознать Вальжана? У заключенного были какие-то особые шрамы или повреждения, которые следует добавить к его описанию?
Шабулье, секретарь префекта полиции

Нет. Это скорее природная особенность, узнаваемая настолько, что ее очень сложно забыть, увидев однажды.
Инспектор Жавер

Я вынужден расспросить вас подробнее — в ваших прежних сообщениях не было упоминаний об этом. Если в его внешности есть что-то, что могло бы помочь опознать его, я должен распространить эту информацию.
Шабулье

Эту черту нелегко заметить в обычной обстановке.
А именно: определенные части его тела имеют исключительный размер. К несчастью, эту деталь анатомии не видно на публике. С учетом обстоятельств, полагаю, что знание об этой особенности вряд ли поспособствует его аресту.
Инспектор Жавер

Инспектор Жавер, вы пытаетесь сказать мне, что узнали бы Жана Вальжана по размеру пениса?
Шабулье

Да.
Мне случалось видеть заключенных в Тулоне раздетыми.
Я мог убедиться, что его прозвали «Жан-Домкрат» не только из-за впечатляющей физической силы.
Инспектор Жавер

Я понял вас.
Вероятно, не стоит надеяться, что это прольет свет на то, является ли мэр Мадлен преступником, которого вы ищете? Думаю, мы не должны действовать опрометчиво.
Шабулье

До настоящего момента свет пролить не удалось. Постараюсь глубже изучить этот вопрос.
Инспектор Жавер

Я, как и всегда, восхищен вашей преданностью долгу. Однако должен просить вас подойти к делу с крайней деликатностью. Достаточно уже того, что вы объявили мэра каторжником, не хватает только, чтобы вы потребовали у него спустить штаны.
Шабулье

Заверяю вас, что буду чрезвычайно деликатен. Уверен, что с надлежащим терпением мне удастся собрать информацию, не вызвав подозрений.
Инспектор Жавер

Очень хорошо. С интересом ожидаю результатов вашего расследования.
Шабулье

Я тщательно изучил вопрос. Мэр Мадлен определенно не должен быть смещен с должности.
Инспектор Жавер

В таком случае, насколько я понимаю, ареста по данному делу не будет. Надеюсь, вы больше не оскорбляли мэра Мадлена.
Шабулье

Напротив. Смею предположить, что обсуждение моих подозрений улучшило отношения между мэром и полицией. Безграничная доброта мэра Мадлена хорошо известна, но в данном случае у меня есть особые причины быть ему признательным. Прошу прощения за то, что напрасно потратил ваше время, и готов принять любое взыскание, которое вы сочтете подходящим.
Инспектор Жавер

Взыскания не будет. Ваше рвение достойно похвалы, и вреда от него не было. Думаю, мы можем забыть об этом происшествии. Рад слышать, что вы с мэром Мадленом пришли к согласию.
Полагаю, нам едва ли удастся когда-либо схватить Жана Вальжана. Ужасно, что такой опасный субъект остается на свободе, но, по всей видимости, с этим ничего не поделаешь.
Шабулье

Я буду предельно бдителен. Могу заверить вас, что Жан Вальжан не нанесет вреда Монрейлю-Приморскому, пока здесь пребываю я.
Остаюсь верным и послушным слугой полиции и закона, воплощенного в господине мэре.
Инспектор Жавер

@темы: фичочки, гюго такого не писал

---

Название: Метаморфоза
Автор: сурикат бонапарт
Бета: rose_rose
Размер: мини, 2256 слов
Пейринг/Персонажи: Петушиный час
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: (Петушиный час живёт по своим законам.)
Примечание/Предупреждения: модерн!ау, гэнг-бэнг, упоминание сексуального насилия над детьми,

спойлер

закадровая смерть персонажа

Затемнение.

(Они приходят втроём — за полчаса до назначенного — и ждут, пока я высушу волосы феном. Бабет в полосатом пиджаке выглядит как нечто среднее между дрессированной обезьянкой и коммивояжером, Звенигрош в отвратительно скроенной униформе, Живоглот в отличном костюме от Ermenegildo Zegna, который ему совершенно не идёт. Он любит плохо одеваться, зная, что так я куда быстрее захочу его раздеть. Только для него, пожалуй, наш ритуал имеет какое-то особое значение.)

(Они сидят втроём на моей кухне — Бабет пьет Evian прямо из бутылки, Звенигрош чистит ногти своим ножом, Живоглот пялится в потолок, — когда я наконец выхожу к ним и зову их за собой в спальню. Они поднимаются со своих мест синхронно, раздеваются на ходу, оставляя на полу одежду, и Бабет закрывает за нами дверь моей спальни.)

(Нас всё равно некому потревожить.)

Смена кадра.

Я лежу на своей постели — чёрное дерево, хлопковое постельное белье, — и Живоглот целует моё колено. Ему нравятся мои ноги; ёбаный фетишист. Я не показываю раздражения.
(Живоглот никогда меня не предаст.)
Бабет и Звенигрош стягивают с меня шёлковые боксёры — Valentino, — и Бабет садится между моих раздвинутых ног.
— Читал последний «Монитёр»? — светски спрашивает он. (У Бабета на заставке телефона стоит фотография его дочерей. Интересно, они ещё девственницы? Скорее всего, да. Им сейчас — десять? Двенадцать?)
— Нет, — я закрываю глаза. (Не читаю газет. Газетная краска пачкает пальцы.)
Бабет беззвучно смеётся и берёт мой член в рот.

Он дразнит меня языком; я судорожно вздыхаю и вцепляюсь в простыни. Звенигрош берёт меня за руку, и мои ногти оставляют лунки-следы на его ладони.
(Звенигрош меня создал. Как звали того парня, который оживил Галатею? Кажется, он был грек. Пифагор или что-то вроде того.)
Живоглот облизывает мои ступни, и я тянусь погладить Бабета по волосам.

(На мой двадцатый день рождения они подарили мне гроб и место на кладбище. Продуманный подарок, с нашей профессией о таком лучше думать заранее.)

Моя голова лежит на коленях Звенигроша, и я лижу его пальцы. Другая его рука — в моих волосах, он накручивает пряди на пальцы, больно тянет, заставляя меня повернуть голову, потом выпускает и тянет снова, в другую сторону.
Бабету надоедает, и он уступает место Живоглоту, который начинает растягивать меня. (Он всегда боится причинить мне боль. Рядом с ним я выгляжу привидением, слишком уж бледный. Стоит сходить в солярий, но мне нравится этот контраст.)

Живоглот наконец входит, и я выгибаюсь, запрокидываю голову. Я встречаюсь взглядом с Звенигрошем, и тот улыбается.
— Мы о тебе позаботимся, — говорит он. Я только скалюсь.
(Звенигрош нас предаст. Рано или поздно, завтра или через полгода, но именно он. Я знаю наверняка.)
Бабет гладит мой живот, и Звенигрош наклоняется, чтобы поцеловать мою руку.

Пальцы Живоглота сжимаются на моём горле, и я чувствую, как меня заполняет липкий страх.
(Однажды он не уберёт руку вовремя.)
Я кончаю, и Бабет вылизывает мою грудь и живот. Я ненавижу быть грязным, но время для душа ещё не пришло.

Живоглот пробует отстраниться, но я внимательно смотрю на него — и переворачиваюсь на живот.
(Он знает, что делать.)
Я чувствую его язык между ягодиц и улыбаюсь, трусь щекой о член Звенигроша. Он до сих пор не снял белья, хотя у него стоит — уже давно, но он не пытается ничего с этим сделать. Я пробую стянуть с него трусы, но Звенигрош останавливает меня и берёт меня за подбородок, заставляя поднять голову.
(Звенигрош всегда ждёт до последнего. Ему нравится смотреть, и я позволяю ему это.)

Живоглот сыто облизывается, и я сажусь на постели, потягиваюсь, разминая мышцы. Бабет целует мою шею. На коже наверняка остались следы; я прикрою их завтра шарфом от Hermes.

Звенигрош наконец раздевается и снова садится, и я устраиваюсь у него на коленях. Чуть приподнявшись, я впускаю его в себя, и Живоглот за моей спиной прерывисто вздыхает. (Он ревнует; возможно, когда-нибудь я тоже буду его ревновать.)
Я поднимаюсь и опускаюсь, мои глаза закрыты, но я знаю, что они — все трое — пожирают меня взглядом. Бабет придвигается ближе и обнимает меня со спины, поддерживает, и я подаюсь назад. Я дышу полной грудью.
(Его жена верна Chanel №19; я ненавижу этот запах всей душой.)

Ещё вдох, и Бабет входит, и они со Звенигрошем быстро находят общий ритм. Их руки переплетаются, и я зажат между ними, я слушаю их мерное дыхание и считаю до сотни.
(Я всегда стараюсь дойти хотя бы до девяноста пяти; но обычно мне едва удается досчитать до четыре-раза-по-двадцать.)
Сегодня я кончаю на «шестьдесят семь», и Звенигрош кусает мое плечо до крови, стараясь войти как можно глубже. Он сам на грани.
Я вижу своё отражение в зеркальной дверце шкафа и поворачиваю голову: это самый выгодный ракурс.
(Звенигрош ненавидит терять контроль над собой.)

Они с Бабетом одновременно выпускают меня и отстраняются. Я сонно моргаю и закрываю глаза, и Живоглот несёт меня в ванную. Бабет идёт за ним: Живоглот всегда берёт не то полотенце.
После душа Живоглот возвращается со мной в спальню. Я не открываю глаза; где-то над моей головой Звенигрош рассказывает Бабету последние новости от клана Брюжонов. (Не люблю, когда они говорят о делах в такие моменты; но я слишком устал, чтобы протестовать.)

Я слышу, как хлопает входная дверь.
Наступает тишина и
смена кадра.

(Я просыпаюсь через несколько часов в пустой спальне. Уже рассвело; на кухне ещё пахнет дешёвым куревом Живоглота, и я открываю окно, чтобы проветрить.)

(Пигмалион. Его звали Пигмалион.)
Я выбрасываю пустую бутылку Evian и закрываю окно.

Затемнение.
Смена кадра.

(Живоглот назначает мне встречу в маленькой гостинице в Монфермейле, недалеко от Парижа. Дыра, настоящая дыра, я протираю антисептиком все дверные ручки. Живоглот любит такие места.)

Он в Armani, с ног до головы в Armani, и я невольно морщусь. Живоглот замечает это и широко улыбается.
— Я знаю, что ты хочешь сделать, — он кивает. — Но это позже. У меня к тебе дело.
Он обходит номер, заглядывает во все углы, поднимает покрывало кровати. Вряд ли нас подслушивают.

(Когда-то эта гостиница принадлежала Тенардье — в относительно законный период их жизни — и с тех пор несколько раз меняла хозяев. Нынешние нас не знают.)

— У меня к тебе дело, — повторяет Живоглот, придвигая кресло поближе к кровати. — Звенигрош.
Я напрягаюсь.
(Звенигрош вечно совершает одну и ту же ошибку. Он отказывает Живоглоту в наличии ума — и совершенно зря. Может, Живоглот и не отличит бри от камамбера и Золя от Дюма, но сообразительности ему не занимать. Иначе он так и остался бы на месте простого исполнителя — но он тоже Петушиный час, один из нашей четвёрки. Полноправная и достойная её четверть.)
— Он работает на полицию, — говорит Живоглот, закидывая ногу на ногу. Брючина задирается, и я снова хмурюсь. (Когда-нибудь он усвоит, как правильно подбирать носки под костюм.)
Я киваю.
— Да.
(Глупо отрицать очевидное.)
— Кабюк, — Живоглот хлопает себя по голени. — Это его настоящее имя?

(Нам приносят чай в номер, и я размешиваю в нём молоко.)

— Почему ты пришёл ко мне? — я решаю оставить его вопрос без внимания.
Живоглот скалится.
— Ты его выкормыш, — просто говорит он. (Звенигрош привёл меня в Петушиный час.) — Если кто и знает, то только ты.
— И ты уверен, что я буду на твоей стороне?
Он снова скалит зубы — возмутительно белые. Свои?
— Я знаю, что ты будешь на моей стороне. Ты же не полный кретин, — ласково поясняет он, и меня мутит от его самоуверенности. — Ты сущий дедёр, Монпарнас.
(Дьявол, — мысленно поправляю я. Дьявол. Не дедёр.)
Я благодарю его за комплимент. Чай здесь, конечно, дерьмовый, но и при Тенардье было не лучше, надо признать.
— Ты не будешь держаться за него, когда Звенигрош потащит нас всех на дно.
(Я ценю свободу больше, чем предателей-друзей.)
— В отличие от Бабета, — Живоглот отхлебывает свой чай. (Варвар.) — Он не готов рисковать. Он подозревает, я думаю. Сложно не подозревать. Но не хочет верить.
У него жена и две дочери, — думаю я. Разумеется, Бабету не хочется рисковать. (Он, конечно, так себе семьянин — но не лишён сентиментальности. Когда его семья узнает, чем он зарабатывает им на достойную жизнь, она откажется от него.)

Общий план.

— Понимаешь, тут какое дело, — доверительно говорит Живоглот, закуривая. Здесь нет пепельницы. (Здесь запрещено курить.) Он стряхивает пепел в пустую чашку. — Меня бесит не то, что он считает себя поумнее прочих. Мне до него и не допрыгнуть по мозгам. Бесит то, что он мутит своё, не посвящая нас. Мы партнёры, все четверо. Мы повязаны. Он и под фараонову дудку не пляшет — это точно. Не думаю, что он нас сдаёт, не сейчас, по крайней мере. Но у него свои дела с фараонами, с которых мы бы все могли сливочки снять.
Я киваю, распускаю узел шейного платка.
(Звенигрош не любит чужие мелодии; но если фараоны пообещали ему прощение всех грехов за наши головы — а они могли, то... то дело плохо.)
— Сегодня будет оперетка, — Живоглот меняет тему. (Он предупредил меня; теперь он будет ждать моего решения и моего плана.)
— Кто прима? — я зеваю и пересаживаюсь со своего места на колени Живоглота, обнимая его за шею. Он кладет ладонь на мою задницу.
(Оперетка — это дельце. Нечто не слишком серьёзное, что не требует присутствия остальных. Одного Живоглота там хватит — чтобы проследить за ситуацией.)
— Тенардье, — Живоглот расстёгивает на мне пиджак и жилет. Рубашку я снимаю сам, бросаю её на пол и тянусь к галстуку Живоглота. (Я ленюсь развязывать узел — ослабив его, я стягиваю галстук через голову.)

(Здесь дерьмовый матрас.) Живоглот сегодня в отличном настроении — он трахает меня грубо, быстро, в своём ритме, и я позволяю ему всё. В соседних номерах никого нет, и я кричу, и Живоглот зажимает мне рот ладонью, вбивая меня в кровать. Он кусает мои плечи, мою шею, оставляет следы, и я царапаюсь и кусаюсь, когда он причиняет мне боль.
(Сегодня я разрешаю делать мне больно.)
Я закрываю глаза, когда он выходит.

(Я хочу убить. Не сейчас; может быть, вечером.)

Крупный план; мы медленно целуемся, и смуглая кожа Живоглота отлично контрастирует с моей. (Он предан общему делу; Бабет предан семье; Звенигрош — себе. Я могу воткнуть заточку в грудь Живоглоту прямо сейчас, но пока я не могу позволить себе лишиться его — не сегодня.)
Потом мы одеваемся. (Я сам завязываю его галстук и провожу ладонью по его щетине.) Я застёгиваю его рубашку сверху вниз — я опускаюсь на колени и целую его пресс. (Тебя погубят красивые вещи, — сказал Звенигрош, когда мы только познакомились. Посмотрим, ответил я. Это мы ещё посмотрим.)
— На оперетке будет Брюжон, — Живоглот снова целует меня, но я отстраняюсь.
— Я его видел, — Брюжона либо нет вовсе, либо слишком много; моя годовая норма общения с ним исчерпалась в феврале.

(Живоглот застёгивает ремень, и я наблюдаю за этим, сидя на подлокотнике кресла.)
— Я позвоню Бабету, — говорю я, и Живоглот кивает. — Когда вернусь из Sciences Po.

(Следы от моих укусов будет видно ещё несколько дней. Надеюсь, мы не причинили хозяевам неудобств.)

Затемнение.

(Sciences Po — моя гордость.)
Я захожу в клуб. Вход — неприметная дверь, которая ведёт в райский сад, но над дверью камера, а за дверью — охрана. У нас слишком рискованное предприятие, чтобы позволять шляться сюда кому попало.
Меня узнают: Sciences Po — моё детище. Оно начиналось, конечно, на средства Звенигроша, но идея была моей, и всё спланировал тоже я.

(То, что сказал Живоглот, меня беспокоит. Петушиный час — единый организм, и мы нескоро переварим потерю Звенигроша. Но опухоль вырезают.)
Я позвонил Бабету сразу после встречи с Живоглотом, хотя сначала хотел подождать — но ещё в гостинице понял, что дело не терпит отлагательств. Вряд ли Звенигрош сорвёт оперетку, но стоит... принять меры.
(Я назначил Бабету встречу здесь. Бабет ненавидит это место: даже он считает саму идею Sciences Po отвратительной. Он любит напоминать, что я сам прошёл через это. Ну да; я был первым студентом. Лучшим студентом.)

Сегодня здесь Маньон и её выводок — день мальчиков. Мисс, её подруга, офранцузившаяся англичанка, будет здесь завтра — завтра здесь будут любители девочек. Некоторые из клиентов приходят в оба дня: мы это не запрещаем, наоборот, только поощряем.
У большинства посетителей есть здесь любимцы, и я прохожу мимо столика одного из таких лысеющих Гумбертов. Мсье Чёрный. (Мы используем цвета вместо реальных имён; клиенты хотят анонимности, и мы охотно её обеспечиваем.) Рядом с ним сидит Шарль. (Тринадцать с половиной лет, льняные кудри, пухлые губы, ссадина на щеке.)
Шарль куксится и не хочет мороженое, которое стоит перед ним, но мсье Чёрный уговаривает его. Он замечает меня, и я улыбаюсь им, сажусь рядом с Шарлем и провожу ладонью по его бедру.
Мальчик отлично выучен: он разводит ноги и тянется ко мне, чтобы поцеловать. Я не отказываюсь.
(Малолетки не умеют целоваться. Клиенты не учат их — им нравится неопытность.)

Я оставляю их и иду дальше. Маньон машет мне из другого конца зала: она наблюдает за ситуацией, даёт желающим ключи от приватных комнат. Если случится что-то экстренное, она позвонит охранникам. Всё под контролем.
На балкончике второго этажа меня уже ждёт Бабет.
(Он отец двоих дочерей. Естественно, что ему не нравится Sciences Po — он боится, что с его дочками сделают что-то подобное.)
Он просит эспрессо, я — фраппучино. (Бариста здесь — гений; упускать возможность — грех.)

Мы вполголоса обсуждаем ситуацию. Бабет тоже заметил; он тоже не доверяет Звенигрошу; он согласен с моим решением. Он предлагает свои услуги как «хирурга», но я отказываюсь. (Есть вещи, которые нужно делать своими руками.)

(Звенигрош — мой учитель. Я пытался ограбить его — так мы и встретились. Он научил меня всему, что я умею. Судья бы сказал «растлил», но это грубое слово — Звенигрош воспитал меня. Высек из мрамора и дал мне жизнь.
Но плох тот ученик, который не способен превзойти учителя. И если учитель стоит на пути — каждому ясно, что с ним случится.)

Бабет смотрит вниз: пришёл мсье Красный, и Маньон подводит к нему двух его любимчиков. (Родные братья, Луи и, кажется, Антуан. Младшие сыновья Тенардье; достались заведению с большой скидкой.)
— Ты уверен? — спрашивает Бабет, с трудом оторвав от них взгляд, и я киваю.
(Только я смогу подобраться к Звенигрошу: от меня он не ожидает удара.)

Звенигрош очень зря подарил мне мой шанс.
(Я хочу его использовать.)

(Смена кадров; плёнка шелестит.)

Через двадцать четыре часа квартет превращается в трио. Перочинный нож — подарок Звенигроша на мой двенадцатый день рождения — наконец-то мне пригодился.
(Из Галатеи я становлюсь Брутом. Мне нравится в новом обличье.)

Жаль, что придется выкинуть этот пиджак.

fin.

@темы: фичочки, гюго такого не писал

---

Название: L’imagination au pouvoir!
Автор: сурикат бонапарт
Бета: myowlet, rose_rose
Размер: мини, 1416 слов
Пейринг/Персонажи: Е/Р
Категория: слэш, гет
Жанр: ПВП
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Мне нравится в чужой шкуре. Возможность побыть не-собой, кем-то другим, побыть тем, кем я никогда не был; примерить маскировку, пощекотать себе нервы.
Примечание/Предупреждения: модерн!ау, кроссдрессинг, гендерсвап, мастурбация

Я сосредоточенно роюсь в сумочке в поисках зажигалки. В кафе темно, и я сижу у барной стойки, закинув ногу на ногу. Рядом со мной — шумная компания, которая ждёт свой заказ, и я ловлю на себе их косые взгляды.
Наконец я отчаиваюсь.
— Простите, господа, — я поворачиваюсь к ним. — У вас не найдётся огоньку? Потеряла свою зажигалку, — я развожу руками и показываю на сумочку. Сумочка расшита бисером — с неё всё и началось. Я нашёл её на барахолке и влюбился без памяти, купил её, чтобы подарить своей тогдашней подружке, а когда вернулся домой — через три дня, из Марселя, куда я попал с пьянки, — подружка исчезла из моей квартиры, оставив записку на столе и забыв в шкафу платье — это самое платье, в котором я сейчас. Она всё равно в него не влезала.
Зато на мне оно застегнулось без проблем. Зелёный шелк, пышная юбка, накрахмаленный подъюбник, чтобы скрыть узкие бедра и уравновесить широкие плечи — слишком широкие для женщины. Длина чуть ниже колена, и резинка от чулков не видна, даже если я сижу на барном стуле.
Один из компании — они все юнцы, младше меня-реального, а ведь макияж прибавляет мне ещё пару лет, — подносит к моей сигарете зажигалку, и я наконец могу закурить.
— Спасибо, — я улыбаюсь ему, и он улыбается мне. Он заинтересован, но я — нет. Я прихожу сюда не знакомиться — я прихожу отдохнуть.
Бармен приносит мне кофе за счёт заведения, и я благодарю его кивком. Он каждый раз спрашивает, чего желает мадам, хотя давно уже выучил мой обычный заказ.
Парень, который подал мне зажигалку, придвигается чуть ближе.
— Я Курфейрак, — говорит он так, как будто я спросил его имя. Я гожусь ему в матери. Или в отцы — как бы ему понравился такой поворот? Я уже представляю его лицо, если он попробует залезть ко мне в трусы и найдёт там то, что не планировал найти.
— Ирма, — я не даю ему поцеловать мою руку, но делаю вид, что не заметил, как он смотрит на мою «грудь». Там ничего особенного — удачно подобранный бюстгальтер и мешочки с крупой, но под платьем это всё выглядит многообещающе. Даже жаль, что это пустышка.
Мне нравится в чужой шкуре. Возможность побыть не-собой, кем-то другим, побыть тем, кем я никогда не был; примерить маскировку, пощекотать себе нервы. Я прихожу сюда раз в неделю — иногда два раза, если есть время. Просто сижу у стойки и наблюдаю за людьми. Я обычно отшиваю желающих познакомиться, но этот Курфейрак мне нравится — он похож на щенка спаниеля. Я, конечно, не намерен продолжать знакомство, но наш разговор ни к чему не обязывает, и... ладно, я просто скучаю. Знакомиться в таком виде рискованно, я не могу притворяться больше пары часов, а если знакомство заходит слишком далеко, его становится куда сложнее прервать. Но Курфейрак кажется вполне безобидным. Непохожим на чокнутых сталкеров, которые провожают девушек от кафе до могилы.
Курфейрак что-то щебечет об университете — он учится в бывшей Сорбонне, её расформировали после беспорядков в прошлом году, — и о политическом кружке, в котором он состоит, — видимо, это и есть его компания, романтически настроенные мальчишки, мечтающие изменить мир, — и я разглядываю их, опершись на барную стойку. Ничего выдающегося — таких парней везде хватает. Наверняка собрались, вдохновлённые лозунгами прошлой весны, но революция детей закончилась, толком не начавшись. Курфейрак продолжает говорить, но я пропускаю его слова мимо ушей.
Дверь кафе в очередной раз открывается, и вновь вошедший — высокий блондин, удивительно прекрасный, но едва ли совершеннолетний, — проходит к той же компании. Курфейрак ловит его за рукав.
— Анжольрас! — говорит он. — Познакомься, это Ирма!
Анжольрас устало смотрит на меня — смотрит сквозь меня, не обращая внимания ни на мою фальшивую грудь, ни на мои настоящие ноги в чулках со швом, — и я стараюсь не показать раздражения.
— Здравствуйте, — я протягиваю руку, но Анжольрас игнорирует меня и заказывает себе кофе.
— Ирма, это Анжольрас, — говорит Курфейрак, когда Анжольрас отходит к другой стороне барной стойки. — Он не очень разговорчивый, если честно. Не сердитесь на него. И он презирает любовь. Он лидер нашего кружка, — тут же поясняет он, заметив мой взгляд. — Мы обычно собираемся не здесь. В «Коринфе», знаете? На втором этаже. Приходите к нам как-нибудь.
Я улыбаюсь ему.
— Я обязательно приду, — говорю я и пожимаю его руку — слабо, чтобы не выдать себя.
Значит, «Коринф».

Я прихожу домой поздно и сбрасываю туфли. Самое приятное в моих переодеваниях — что я могу вернуться в шкуру мужчины, и тогда связка ключей снова становится связкой ключей, переставая быть средством самообороны. Мужчины снова начинают прислушиваться ко мне, хотя я говорю тем же голосом, и воспринимают меня всерьёз, стоит мне смыть макияж. Правда, они перестают наливать мне бесплатный кофе и подавать зажигалки, но я вполне способен сделать это и сам.
Я раздеваюсь и вешаю платье, умываюсь и расчесываю волосы. Посмотрев полночные новости, я гашу свет и отправляюсь в постель.
Обычно я представляю себе красоток с плакатов, когда мастурбирую, но сегодня — необычный день, и я ясно вижу Анжольраса, когда закрываю глаза. Это вряд ли законно; но ведь он уже достиг возраста согласия? Я очень надеюсь, что да.
Я обхватываю член ладонью и медленно провожу вверх-вниз, представляя, что это делает Анжольрас. У него нет опыта — в моих фантазиях нет. В реальности может быть что угодно, но здесь не место реальности, и я представляю себе его растерянный взгляд, он не знает, что делать, и ждёт моих указаний, и я сам укладываю его на постель и жадно целую, и он часто дышит, когда я разрываю поцелуй, и поднимает бедра, пытаясь потереться о меня, но я заставляю его лежать спокойно и снова целую — целую его шею, плечи, целую его грудь и обвожу языком соски, двигаюсь ниже, оставляя засос на животе, и наконец я стягиваю его бельё — целомудренно белое, — и облизываю его член, беру его в рот, чувствую на языке эту тяжесть.
Анжольрас зажимает рот ладонью, чтобы не стонать, но я хочу, чтобы он стонал, я хочу слышать его голос, я убираю его руку и заставляю его закинуть руки за голову. Я беру его глубже, и Анжольрас дрожит, он не выдерживает и кладёт ладонь на мой затылок, направляя меня, и на этот раз я не мешаю ему, я сам возбуждён до предела.
Мои фантазии вдруг меняют направление: тёмный переулок недалеко от кафе, я в платье и на каблуках, выше Анжольраса, и я прижимаю его к стене, залезаю ладонью в его брюки и глажу член, лижу щёку Анжольраса — он совсем мальчик, у него ещё не растёт борода; он стонет и пытается сам поцеловать меня, но я целую его шею, оставляя на вороте рубашки пятно алой помады. Его подружка наверняка будет ревновать. Я сдвигаю его бельё вниз и прижимаюсь пахом к его обнажённому бедру, и Анжольрас давится стоном, чувствуя, как я возбуждён. Я теряю секунду, разворачивая его лицом к стене, и вхожу, задрав юбку. Я не вижу его лицо, но знаю наверняка, что Анжольрас краснеет, и душный румянец разливается по его лицу и шее, по его груди, и я чувствую жар прилившей к его лицу крови в прохладе переулка. Он кончает, подаваясь назад, насаживаясь на мой член, — и я слышу, вижу, ощущаю кожей его стыд, я чувствую, как в нём тесно, я закрываю глаза.
Я делаю короткую передышку, чтобы не кончить слишком быстро, и меня пронзает мыслью — если не я один устал от предопределенности гендера? Если Анжольрас — девушка? Я охотно развиваю мысль, снова сжимая свой член в ладони.
Под белой рубашкой — эластичный бинт, холмики грудей, волосы распущены, и я поднимаю её бедра, целую золотистый треугольник, проникаю внутрь языком, ощущаю её вкус, и она разводит ноги шире, подаётся навстречу, я никогда не был жадным, я хочу, чтобы она запомнила меня навсегда, и я зажмуриваюсь и кусаю кулак, кровать скрипит, и я кончаю в ладонь и открываю глаза.
Я даю себе пару минут, чтобы восстановить дыхание, и иду мыть руки, а после на балкон покурить.

С той встречи проходит пара недель, и я совершенно забываю об этой компании. Я успел с тех пор поставить Анжольраса во все мыслимые позы — в своём воображении, конечно, — и переключиться на одну красивую актрису, а до политики мне никогда не было дела — ну, настолько, чтобы посещать кружки с болтовнёй.
Я иду в кабачок, который мне посоветовали — «Чего-то там виноград», на улице Рамбюто, известный своими карпами и сыром бри. Синий столб у входа, вывески нет, но внутри — над барной стойкой — написано название. «Коринфский виноград», читаю я — и вспоминаю про «Коринф». Я обещал Курфейраку прийти, но если вместо Ирмы на собрание заявится Грантер, этот щеночек, скорее всего, будет разочарован. Это полезно. Юнцов следует разочаровывать, чтобы они готовились к жизни.
Я быстро поднимаюсь на второй этаж, но я, похоже, пришел в неурочный час: комната почти пуста, только Анжольрас и какой-то плешивец, и я, решившись, подхожу к Анжольрасу. С меня не убудет потратить здесь вечер.
— Здравствуйте, — говорю я, протягивая Анжольрасу руку, и улыбаюсь, когда он отступает назад, узнавая мой голос.

@темы: фичочки, гюго такого не писал

---

тащу фикло с фб :3

Название: Love will tear us apart
Автор: сурикат бонапарт
Бета: rose_rose
Размер: миди, 6041 слово
Пейринг/Персонажи: Е/Р
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: А сейчас, прямо в эту минуту, кто-нибудь пользуется ICQ, или только Грантер во всей мировой сети онлайн — и то из-за приступа ностальгии?
Примечание/Предупреждения: модерн!ау, сопли


Прослушать или скачать Love will tear us apart бесплатно на Простоплеер

Грантер нечасто устраивал такие «зачистки» — в основном в те моменты, когда его компьютер, ветеран вычислительного труда, начинал зависать чересчур часто. В целом Грантер не имел ничего против зависаний — иногда, знаете, полезно вставать из-за компьютера и выходить на балкон покурить, пока очередной файл слишком долго сохраняется или открывается. Но иногда и его терпения не хватало — и приходилось основательно чистить список программ, удалять лишние файлы, ну, обычная рутина, с которой в наш век информации знаком каждый.
В прошлые чистки аська чудом избегала удаления, но сегодня Грантер всерьёз задумался, зачем ему вообще нужен клиент морально устаревшего протокола. Разве им кто-то ещё пользуется? А кстати, отличный вопрос. Любопытство взяло верх: Грантер запустил клиент и обнаружил, что поставил там когда-то давно автоматический вход.
Продуманное действие — искать по всей квартире тетрадку с паролями было откровенно лень. Зайдя в настройки, Грантер с интересом посмотрел на свой ник и аватар: «Вернон Салливан», надо же. Слепок себя, каким он был три-четыре года назад.
В списке контактов — его тогдашняя подружка (оффлайн, разумеется, она ведь тоже не дура), старый номер Баореля (ах, ну да, «Мишель Кассо», кого ещё Баорель мог поставить в ник), несколько неопознаваемых ников, его научный руководитель, отец... всё. Ну да, общительным Грантер никогда не был.
Но они все — оффлайн. А сейчас, прямо в эту минуту, кто-нибудь сидит в ICQ, или только Грантер во всей мировой сети онлайн — и то из-за приступа ностальгии?
Сейчас проверим: он запустил поиск. Пол: мужской. Возраст... любой: вряд ли тут есть кто-то младше пятнадцати и старше сорока. Язык: французский. Грантер неплохо знал английский, но собирать по извилинам свой словарный запас категорически не хотел. К тому же с французом можно будет встретиться в реальности. Ну, разумеется, если это не канадец.
Оставив компьютер соображать, Грантер снова ушел покурить. Не найдёт француза — поищет испанца. Найдёт латиноамериканца — ну, он же всё равно спит днём, так что с временными поясами не будет проблем.

Когда он вернулся, на экране уже были результаты поиска. Один человек: только один француз из тех, кто пользуется ICQ, сейчас онлайн. Двадцать один год. Париж. Интересы: политика, история, чтение, музыка (шансон). Ник: Говэн. Поклонник Гюго? Поклонник революции? Похоже, всё сразу.

Вернон Салливан:
Привет. Поболтаем?
Говэн:
О чем? я немного занят.
Вернон Салливан:
На твой выбор. Секс. Сартр. Рождение трагедии из духа пессимизма.
Говэн:
Дурацкие темы.
Говэн:
Из духа музыки.
Говэн:
Тебе нравится Сартр?

Грантер рассмеялся. Вот то, что он всегда любил в политически ангажированных юнцах: никогда не упустят объект для пропаганды. Чьим заветам он, интересно, следует? Коричневых? Красных? Ладно, это он выяснит чуть позже. А пока можно и о Сартре поговорить.
Беседа, к слову, оказалась на удивление интересной, хотя «Говэн» не изрекал никаких новых для Грантера мыслей. Но он хотя бы пытался мыслить самостоятельно — большой плюс, и эти избитые истины явно осознал своим умом, а не просто вычитал (как сам Грантер).
И он оказался политически активным: не крайне левый, и на том спасибо, но лекцию о человеческих правах всё-таки прочитал. Грантер был готов поклясться, что слышит, как этот Говэн ожесточённо стучит по клавиатуре, пытаясь вдолбить в голову Грантера, что все люди равны, а справедливость — высшее благо.

Вернон Салливан:
Так ты немецкий еврей?)
Говэн:
Мы все немецкие евреи. И это не смешно.

Прекрасный, прекрасный наивный Говэн.
Грантер снова попытался вернуться от политики к обыденным вопросам, и Говэн не особенно охотно сообщил ему, что не курит, любит кошек больше собак, научился читать в три года и ни с кем не встречается, после чего Грантер всё же ушёл покурить, а вернувшись, сам ответил на все эти вопросы.
Нет, он не фанат Эдит Пиаф. Ему больше нравится Генсбур — в основном отношением к жизни. Ему нравятся кошки, но его собственная — мохнатая скотина. Он любит Виана, это заметно по его нику, но проблевался Сартром ещё лет в пятнадцать, изучал Ницше, но и его не очень любил. Русские анархисты — смешные ребята, но он с ними не спорит, а что до политического устройства — то Грантер предпочитает, чтобы оно устраивалось где-нибудь подальше от него. Он пьёт и курит и занимается сексом, в основном со своей правой рукой, но случается, что и с людьми, и он может позволить себе сидеть за компьютером до рассвета, а вот Говэну уже пора идти спать.
Они ещё поговорят завтра.

Не то чтобы Грантер собирался на следующий день снова запускать ICQ. Это случилось как-то само собой, и он не стал выключать клиент, раз уж всё равно включил; но Говэна не было онлайн, и он появился только вечером. Пока Грантер его ждал (он категорически отказывается думать об этом в таких выражениях!), он успел поработать и даже отправил заказчику часть проекта, которую обещал только завтра. Ладно, ему просто было скучно. И не с кем поговорить.
Он начал беседу с дежурных приветствий, рассчитывая снова поболтать о милых банальностях, но Говэн загнал его в угол.

Говэн:
Чем ты занимаешься?
Вернон Салливан:
Прямо сейчас? Дрочу. Или ты про «в принципе»?
Говэн:
В принципе.
Вернон Салливан:
В принципе — в основном дрочу.
Иногда работаю. Фриланс. Рисую. Пьянствую. Вру родителям, что у меня всё хорошо.
Говэн:
Кем ты работаешь и что ты рисуешь?
Вернон Салливан:
Веб-дизайн. Ничего серьезного, любой бесплатный движок сделает это не хуже меня. Рисую всякую чушь. Современное искусство.
Метод Евгения Соколова, если ты понимаешь, о чём я. Точнее, не совсем этот метод, но направление ты понял.
Говэн:
Ты из тех придурков, которые рисуют картины спермой?
Вернон Салливан:
Хе-хе. Почти. Но я предпочитаю краски. У них консистенция удобнее.
Вернон Салливан:
Если серьезно, я рисую для себя всякую чушь вроде трёхсотой подделки под начало позапрошлого века. Но никому это не нужно, поэтому на продажу я могу и спермой, если настроение плохое. Эпатаж всегда в цене.
Говэн:
Это ужасно. Покажи свои рисунки, пожалуйста.
Вернон Салливан:
Не сейчас. Потом, может быть.

Не то чтобы Грантер скрывался — но светить своими картинами он не любил. По крайней мере, тем, что он рисовал для души, потому что «продажное» искусство малютке Говэну точно видеть не стоило — тем более что он сам признался, что ничего не понимает в живописи.
А что до третьего направления — злых карикатур на всё вокруг — то их и Баорель не видел, а уж он-то был старым другом Грантера, и Грантер ему доверял. Нет, карикатуры он оставит при себе.

Вернон Салливан:
Могу показать тебе сайт, который я делал. А ты взамен опишешь себя.
Говэн:
Ты хочешь увидеть мою фотографию?
Вернон Салливан:
Я хочу почитать, как ты опишешь себя. Фотография не дает фантазии разгуляться. Я хочу знать, что ты сам в себе считаешь достойным внимания.
Говэн:
Пойдет. Мне начать?
Говэн:
Я чуть выше среднего роста. Блондин. Волосы вьются. Глаза голубые. Телосложение среднее.
Вернон Салливан:
Вау. Да ты красавчик. Еще, небось, Homo sapiens? Тогда я уже потекла. Вот этот сайт.

***

Это произошло незаметно.
Просто произошло — и всё; не было никакого переломного момента, не было катарсиса, Грантер даже даты не знает. Да он, в общем, и не смог бы даже объяснить, что именно произошло — произошло «это».
Он ждал Говэна каждый вечер. Он успевал за день соскучиться по нему, выгонял его вечером спать, чтобы Говэн не засыпал в университете, делился собственными историями из жизни — перед тем, как поступить в Школу изящных искусств, Грантер два года занимался ерундой — ездил по миру, шлялся по музеям и клубам. Говэн в ответ рассказывал свои истории — он ездил волонтёром чего-то там в Сирию, на год, ещё до войны, и сейчас с замиранием сердца узнавал в новостях места, где сам бывал.
Но это — только разговоры. Грантер сам попросил — без фотографий, ни к чему так привязываться к людям из интернета. Никакого Скайпа. Никаких телефонных разговоров — но ладно, так и быть, запиши мой номер, вдруг ты окажешься в России, не зная их алфавит.
Ладно, совсем без приватной информации не обходилось: но они заменяли имена знакомых инициалами, названия родных городов — департаментами, разве что год рождения они не пытались скрывать. Впрочем, Говэн не испытывал перед старшими особенного трепета — хотя способен был признавать, что в некоторых областях жизни у Грантера куда как богаче опыт.
Нет, из всех правил бывают исключения, и Грантер специально для Говэна даже нарисовал себя — в стиле кубизма, так что особенно достоверным автопортрет не был. Говэн, в свою очередь, не стал распинаться о художественной ценности автопортрета. Ограничился коротким «о, ты брюнет?», и за это Грантер был ему благодарен.

Это был единственный рисунок, который Грантер показал Говэну; но не единственный, который Говэн увидел. Он каким-то образом вышел на блог, где Грантер выкладывал свои карикатурки — Саркози, Олланд, Каддафи, Марин Ле Пен, Путин и Обама, а в дополнение к ним — обыватели, актеры, музыканты — все, кого Грантер мог вспомнить и над кем мог посмеяться; от позора стать героем рисунков не уберегся даже Гюго, хотя не сказать, чтобы Грантеру он не нравился. Разумеется, Грантер не стал признаваться, что Говэн нашёл его блог: просто заметил, что этот автор — «Пилад» — ему не очень-то нравится. И сказал, между прочим, чистую правду: ему не нравился собственный стиль. То мерзкое состояние, когда понимаешь, что рисуешь, в общем, неплохо и уже не можешь сойти за новичка, но до мэтров еще ползти и ползти.
Нет, в том, что Говэн нашел его блог, не было ничего странного — человек, который искренне интересуется политикой, просто не может гулять по франкоязычному интернету и не найти блог Пилада. А Говэн очень интересовался политикой: у него даже был свой кружок — толпа карманных революционеров, то ли троцкистов, то ли анархистов — Грантер не особо вникал. Таких тусовок было бесчисленное множество — любая компания друзей, которые чудом сошлись в политических взглядах, гордо называла себя «политическим кружком» и считала, что может влиять на положение дел. Баорель тоже состоял в чём-то там и был знаком с добрым десятком других таких компаний — как будто ему заняться было больше нечем.

Собственно, из-за этих кружков и начался условный второй этап. Говэн, который успешно закончил учебный год, намеревался привести свой политический выводок на какой-то то ли митинг, то ли пикет в защиту чьих-то там прав на другой стороне глобуса. Прелестная черта Говэна — святая вера в то, что десять крикунов могут изменить ход истории. Это Грантер в нём обожал — Говэну было не плевать, и Говэн верил, что они все на что-то способны — он даже в Грантере, то есть, простите, в Верноне Салливане умудрялся видеть нечто хорошее, и это со всем его нигилизмом и отрицанием веры в прогресс. Против этого сумасшедшего оптимизма не помогало даже цитировать Шопенгауэра, и Грантер в конце концов опустил руки. Ладно, Говэн ещё успеет разочароваться. Его путь страданий ещё не окончен.
Говэн, правда, и не подозревал об этом самом пути страданий — он готовился к митингу/пикету/акции протеста/без разницы и мучительно писал речь для своего выступления. Мучительно не потому, что ему нечего было сказать — всем бы такое «нечего сказать»: он никак не мог уложиться в регламент, хотя Грантер по своему опыту конференций мог с уверенностью сказать, что на регламент забьют еще в первые двадцать минут. Но поговорить с Говэном о социальных проблемах было интересно, и Грантер старался не упускать возможность.
Правда, Говэн звал и самого Грантера прийти послушать — но у Грантера были дела поинтереснее, чем тащиться на политический пикник на траве, где наверняка будет перебор хипстеров на один квадратный метр. Вместо этого он мог, например, поплевать в потолок или попинать воздух — целая куча крайне интересных дел. Да и светить лицом перед Говэном не очень хотелось — велик был риск, что Говэн окажется в его вкусе.

Но побездельничать ему, разумеется, не дали. В воскресенье, отведённое под митинг, к Грантеру домой пришёл Баорель и с помощью магии, а также двух оплеух, вытащил его из дома и под руку отвёл к метро. Его кружок сегодня тоже где-то выступал, и Баорелю хотелось создать эффект толпы — и заодно завести в их компании хотя бы один голос разума против толпы идеалистов. Грантер посопротивлялся — больше для вида — и согласился. Чёрт, хипстерских тусовок в такую погоду полно по всему городу, и вероятность, что Говэн будет толкать речь там же, где зависает кружок Баореля, просто мизерная. Есть, конечно, но...
Триста раз пообещав себе, что если он всё-таки встретит Говэна, он пойдет к нему и хотя бы поздоровается, Грантер триста же раз пообещал себе, что не подойдёт к нему ни под каким предлогом. Ладно, он сориентируется по обстоятельствам — но Баорель заставил его побриться и надеть чистые носки, так что знакомиться с людьми можно было без стеснения.
По пути он договорился с Баорелем об очень важной вещи: Баорель не будет знакомить его ни с кем против воли Грантера и не будет заставлять его тусоваться в обществе — просто Грантер создаст массовку и, может быть, поболтает с их лидером о погоде.
— Он классный чувак, — с жаром заявил Баорель, когда речь зашла об этом самом лидере. — Вот увидишь, тебе он понравится! Ты таких, как он, терпеть не можешь, вы отлично сойдётесь!
Грантер только вежливо покивал: Баорель неплохо разбирался в людях, но лучше Грантер решит как-нибудь сам.

Баорель выполнил условия: оставил Грантера у входа в сквер и пошел к своим друзьям. Хипстеры, как Грантер и ожидал, — хипстеры и интеллектуальные снобы, от двадцати до приблизительно двадцати пяти, если не считать Баореля; может быть, один из них — Говэн.
Задумавшись, Грантер даже не заметил, как началась собственно акция — на трибуну влез кто-то из присутствующих политически активных и начал что-то вещать. Голос был приятный, и под этот фон было очень удобно копаться в смс, удаляя ненужные. Но случайно мелькнувшее «Сирия» заставило Грантера прислушаться.
Сирия. Война в Сирии. Недопустимо. Бла-бла-бла. Посмотрите на опыт поколений. Бла-бла-бла.

Вернон Салливан:
Толкать речь против войны в Сирии? Хипстеры и так против, а правительство тебя не услышит.
Говэн:
Если люди будут знать, что там происходит, они поднимутся.

И вот теперь Говэн с трибуны призывал французов подняться — в тех же выражениях, которыми он говорил с Грантером, и сила убеждения в его голосе... ладно, он не мог заставить Грантера выйти на пикет перед мэрией, но он смог заставить его поднять голову.
Значит, это и есть Говэн? Описанию соответствует. Выше среднего, блондин, волосы вьются, глаза голубые — но почему он не написал тогда, что он настолько красив? Он не может не знать, что прекрасен, но, может, ему слишком часто об этом говорят?
Говэн скользнул взглядом по толпе, и Грантер оцепенел. Нет, он не пойдет с ним знакомиться. К черту. Он рожей не вышел для таких знакомств. Сбежать бы отсюда понезаметней — но Баорель в нарушение всех договоров взял его под локоть и повёл к своим друзьям, и Говэн, спустившийся с трибуны, спустившийся с Олимпа, уже был там.
— Жан-Соль, — торжественно провозгласил Баорель, выталкивая Грантера в общий круг, и Грантер пихнул его локтем. Он ненавидел, когда его звали полным именем в незнакомых компаниях; это всегда порождало неудобные вопросы.
Говэн улыбнулся ему.
— Родители любят Виана? — спросил он, и Грантеру стоило больших усилий не пялиться на его прекрасные губы.
— И родители, и я люблю, — неохотно признался Грантер. — Слушайте, я рад всех видеть и как-нибудь ещё зайду, но мне пора. Классная речь, между прочим. Сам писал?
Говэн чуть порозовел, и Грантер закусил губу едва ли не до крови.
— Мне помог один мой друг. Я надеялся, что он придёт, но... — Говэн развёл руками.
«Но он пришёл», — мысленно продолжил Грантер. Вот же облом.
— Ладно, мне правда пора, — повторил Грантер. Пожав всей компании руки и тут же забыв имена, он ушёл.
Это всё ещё следовало хорошенько обдумать.

Он не выходил в сеть до самого вечера — Говэн всё равно был на этом дурацком митинге, а у Грантера была работа, которую нужно было работать, так что он в кои-то веки заткнул прокрастинацию куда подальше и принялся за дело. Пообещав себе не выходить в сеть, пока не доделает намеченный кусок, Грантер в кои-то веки выполнил обещание — поэтому включил ICQ уже часов в девять вечера, втайне надеясь, что ранняя пташка Говэн уже упорхнул спать.
Его надежды не оправдались, и Грантер снова оказался перед мучительным выбором, о котором успел уже забыть: сказать Говэну, что он был на митинге? Или на голубом глазу заявить, что ничего подобного не было, и он проторчал весь день дома?
Так ничего и не решив, он открыл нужное окно. Ладно, будь что будет.

Говэн:
Привет. Жаль, что тебя сегодня не было. Или я просто тебя не заметил?
Вернон Салливан:
Не заметил. Там было много брюнетов.
Вернон Салливан:
Почему ты не сказал, что ты красавец, когда описывал себя?
Вернон Салливан:
Полагаю, тебя уже задолбали с комплиментами, но ты очень красивый.
Вернон Салливан:
Из-за тебя у меня будут мозоли на правой руке.
Говэн:
…
Вернон Салливан:
Кхм, и речь была неплохой.
Говэн:
…
Спасибо. Рад, что ты слушал.
Вернон Салливан:
Я пялился. Тебе очень идет произносить «о». Делай так чаще.
Говэн:
...
Почему ты не подошел, кстати?
Вернон Салливан:
О. Хороший вопрос.
Я сегодня с утра расчесался.
Говэн:
И?..
Вернон Салливан:
Я так хорошо выглядел, что побоялся разбить тебе сердце.
Вернон Салливан:
Может, когда-нибудь потом.
Говэн:
Ты придурок.)
Ладно. Постарайся прийти на следующий митинг.

Ну, его не линчевали по переписке — это даёт некоторую надежду на будущее.
Может быть, спросить у Баореля, как его всё-таки зовут? Где он живёт, где его можно поймать — обычная сталкерская информация? Хотя нет, тогда он начнёт преследовать Говэна и однажды подойдёт познакомиться, после чего тот последовательно вызовет ему полицию и такси до Шарантона. Неудобно как-то получится.
Придётся ждать — чего-нибудь. Шанса или того, что Грантер потеряет к нему интерес, но лучше всё-таки шанса. Неизвестно ещё, как оно сложится.

***

Нет, ладно, просто ждать было невероятно скучно, поэтому Грантер пошел по привычному пути: забил своё расписание по максимуму. Набрал заказов, рисовал — он вознамерился всё-таки освоить акварель, чтобы самому было не стыдно. Общался с друзьями — в этом месяце вышло много хороших фильмов, а в маленьком кинотеатре на задворках Парижа шли повторы любимой классики, а кроме того, его друзья всегда имели повод выпить (и повод не выпить тоже).
Общаться с Говэном он, правда, не переставал — но времени на долгие рассуждения и самокопания оставалось существенно меньше, и это волшебным образом помогало. Пока в один день не разразился гром — и будь Грантер проклят, если он не сделал всё, что мог, чтобы предотвратить это.

Говэн:
Ты когда-нибудь любил?

Грантер отъехал на стуле от компьютера и ушёл на балкон покурить. Ещё таких вопросов ему не хватало. Ладно, придётся всё-таки ответить.

Вернон Салливан:
Случалось. В моём исполнении это выглядит жалко. Не секс, в смысле, а именно высокие чувства. С сексом всё в порядке.
Говэн:
Жалко? То есть?
Вернон Салливан:
Ну, обычно я в такие моменты запирался в комнате и слушал Joy Division, пока не отпустит. Или напивался. А потом признавался объекту любви, после чего объект сбегал в панике, а я изливал боль всем окружающим.
Говэн:
Но ты говорил, что у тебя были девушки.
Вернон Салливан:
Как бы тебе сказать. Те, с кем я сплю, и те, кого я люблю, — это обычно очень разные категории. И они не пересекаются.
Я встречался с восторженными девицами, которые текли уже от того, что их парень — «художник». Их пёрло даже не конкретно от меня, а от причастности к богеме. Каждая из них мнила себя Галой.
Говэн:
А почему те, в кого ты влюблялся, не хотели с тобой встречаться? Прости, если это слишком личное.
Вернон Салливан:
>слишком личное.
Спохватился. Ну, я просто был не в их вкусе. Я мало что собой представляю в реальной жизни, если честно. Напускной цинизм, проблески способностей, хорошая память и крепкая печень. Этого достаточно, чтобы нравиться вдохновенным дурочкам, но влюблялся-то я не в таких.
Меня магнитом тянет к тем, кто лучше меня. Как слепца манит дневной свет, как жаба поднимает глаза к небу, чтобы смотреть на птиц. Но, как ты понимаешь, мелочь типа меня их — этих идеальных людей — не интересует, у них обычно высокие цели, и возиться с моей самооценкой их не прельщает.
Говэн:
Но ты хороший человек. Пессимист, но ты осознаёшь это. У тебя есть потенциал.
Вернон Салливан:
О, мальчик мой, ты как раз из той породы, на которую я западаю. Первые пятнадцать минут нашего разговора в реальности ты будешь меня переубеждать, а потом наденешь мне тарелку на голову и свалишь.
Говэн:
Не решай за меня, что я буду делать.
Вернон Салливан:
Вот, ты уже почти созрел для тарелки. Нет, я не исключаю, что проблемы не только в моём дурном характере. Но Генсбуру давали, а уж выглядел он похуже моего.
Говэн:
Ты комплексуешь из-за внешности?
Вернон Салливан:
Нет. Ну, правда, я однажды влюбился в девушку, которая отказалась со мной встречаться именно из-за внешности и из-за того, что я был пьян в стельку, но я-то утром протрезвел, а она как была дурой, так и осталась.
Хотя красивой дурой, не без этого.
Говэн:
Само понятие красоты — это социальный конструкт. Внешняя привлекательность никак не связана с эмоциональной привязанностью и сексуальным желанием. Строго говоря, «красивое» на деле есть «социально одобряемое», поскольку нам с детства внушают, что нам необходимо одобрение общества, чтобы существовать.
Вернон Салливан:
Человека с привилегиями слышу я.) Но ты прав.
Так вот, возвращаясь к изначальной теме.
Я любил, и ничего хорошего из этого не получалось. Может быть, у тебя выйдет иначе. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Говэн:
Ладно. Спасибо за ответ. Сменим тему?
Вернон Салливан:
Пожалуй, да.
Говэн:
Что у тебя сейчас играет?
Вернон Салливан:
…
Ах ты маленький засранец.
Вернон Салливан:
Joy Division.
Вернон Салливан:
Доволен?

Крыть Говэну явно было нечем. Помолчав какое-то время (за чаем сходил?), он написал невразумительное «более чем» и сбежал спать, оставив Грантера в недоумении.
Нет, конечно, за отказ это самое «более чем» сойти не могло. Но и однозначного «да» не было, а ориентироваться на намёки в таких вещах — гиблое дело. Ладно, может, потом ситуация станет понятнее. Где там была его папочка с самыми депрессивными песнями тысячелетия?

pylades-le-rapin.fr/dafaq:
Q: Почему у тебя такой ник?
A: Просто я люблю Еврипида. Нет, на самом деле я искал что-то на «П» или на «Р», и у моей тогдашней девушки был комплекс Электры в полный рост, так что мне показалось, что взять ник «Пилад» будет забавным. Ну, и Еврипида люблю, не без этого. А потом как-то прижилось.
Q: Покажи своё фото!
A: Ноуп. Я пытаюсь сохранить анонимность.
Q: Почему ты думаешь, что ты бездарность?
A: Ты видел мои рисунки и ещё спрашиваешь?

Самое паршивое, что Грантер, пожалуй, чересчур запал на Говэна. Такое с ним редко случалось, и каждый раз ему неизменно «разбивали сердце» — ну и дерьмово же это было. Но всё же Грантер не девица и не священник, чтобы забавляться игрой в душевные переживания — поэтому он снова занялся делом, тем более что дело подвернулось удачное. Ему — нет, не ему, Пиладу, — предложили устроить персональную выставку, и Пилад ухватился за этот шанс. Ну да, не Лувр. Но у него нос ещё не дорос выставляться в Лувре, а торговать лицом на выставке ему не придётся. Торговать искусством — да, но такой торг Грантера вполне устраивал.
Устроитель выставки, его давний знакомый, велел Грантеру тащить всё, что найдётся. Чтобы показать, так сказать, многогранность его таланта. И даже сам пожертвовал из своей коллекции несколько салфеток, разрисованных Грантером на пьянках — в конце концов, это тоже искусство, заявил устроитель, и Грантер не стал с ним спорить.
Тем более Грантеру было что притащить — кроме пейзажей и натюрмортов (немногих собственных работ, от которых его не воротило), он принёс на выставку портрет Говэна. Ладно, не совсем портрет: Говэн был скорее... аллегорией, символической фигурой, именем нарицательным, и поэтому Грантер изобразил его не особенно похожим на себя. Хотя, несомненно, узнаваемым. Он как раз тогда тренировался рисовать в стиле Золотого века комиксов — бросал вызов самому себе, — и фигура в красном отлично легла на фон из всевозможных плакатов вроде тех, которые бывают на хипстерских пикетах. Лозунги шли вперемешку с цитатами из всевозможных заумных книжек: «Ха — да ведь рядовой — это я», «Нужно бояться. Тогда станешь порядочным человеком», «Беги, товарищ, за тобой старый мир» и тому подобная чушь. Но Грантер не смог удержаться.
«Красота — это социальный конструкт», гласил плакат у самого лица Говэна-как-аллегории и продолжался у его плеча заголовком «Рождение трагедии из духа пессимизма». В конце концов, вряд ли Говэн помнит, что он там говорил незнакомцу миллиард недель тому назад.

Сам Говэн в это время тоже не скучал, судя по его кратким появлениям. Он уехал к родителям в К., где-то на юге, и Грантеру пришлось бить себя по рукам, чтобы не составить список всех городов, городков, поселков, сёл и деревень южнее Парижа, которые начинаются на «К». Не поедет же он, в самом деле, искать Говэна по всей стране. Может быть, это «К» где-то во Французской Гвиане — а туда Грантер однозначно тащиться не собирался.
У него и в Париже были дела. Выставка была почти готова, уже была назначена дата, и в богемной среде по рукам ходили афишки, распечатанные по знакомству на чьём-то цветном принтере. Оставалось несколько проблем — по большей части организационных, вроде «в каком углу ставить халявные капкейки» и «как сделать так, чтобы на выставку не пришла бывшая подружка хозяина галереи». Но если бы ими всё ограничилось — нет, как бы не так. У портрета Говэна до сих пор не было названия, и Грантер, откровенно говоря, сломал себе голову, не зная, как бы его обозвать. Подписать «Говэн»? И кому это что скажет? Из этих «тонких ценителей», которые придут поглазеть, едва ли половина знает, кто это вообще такой. Хотя это приятно: когда ты единственный, кто понимает отсылку. Но всё-таки «Говэн» — это чересчур.
Пару дней Грантер слонялся по дому, перебирая в уме все возможные варианты, а потом его осенило. Нет, осенило — не то слово, это была «Эврика» во всей её древнегреческой нереальности. Последнюю неделю, в общем порыве прокрастинации, Грантер убирался в квартире — то один угол, то другой, и в момент озарения он как раз старался привести в порядок книжную полку над унитазом. Дилемма «по цвету или по алфавиту» разрешилась в пользу «по размеру», и пока он переставлял книги, он нашел — и тут же уронил, по причине рук, растущих из задницы, — томик Еврипида, который пребольно ударил его углом переплета по голой ноге.
Высказав всё, что он думает о графоманах античности, Грантер взял книгу и лениво перелистал её. И снова уронил — спасибо хоть, что унитаз был крышкой закрыт.
«Орест».
Чем не название? Перебор символизма, но кто из этих придурков поймёт? Никто, и Грантер вздрочнёт на свой интеллект в одиночку. И потом — пора признаться в этом себе — он хочет, по выражению кого-то там, «чтобы он знал о невыразимом и отвечал тебе на том же языке». Впрочем, что уж теперь. Говэн всё равно отыщет себе какую-нибудь прелестную Гермиону, а Грантер обойдётся картиной и историей переписки.

Мишель Кассо:
ЖС мне нужна от тебя благотворительность на пользу детям
Вернон Салливан:
африканские детишки? нет, спасибо
Мишель Кассо:
ну их в жопу
Мишель Кассо:
я про своих
Мишель Кассо:
ты же их видел
Вернон Салливан:
ты про ту толпу хипстеров?
Мишель Кассо:
браво холмс
Вернон Салливан:
тебе нужна няня на вечер с функцией подтирки жопы и фотканья в инстаграм?
Мишель Кассо:
хаха
Мишель Кассо:
не совсем
Мишель Кассо:
детишкам нужен сайт для кружка
Мишель Кассо:
я проставлюсь
Мишель Кассо:
согласен?
Вернон Салливан:
паршивец
ящик пива, и у твоих детишек будет свой сайт
Мишель Кассо:
!!!
Мишель Кассо:
чувак ты меня спас
Мишель Кассо:
через неделю приедет главный, он тебе объяснит про курс партии и всё даст
Вернон Салливан:
тот блондин? даст?
Мишель Кассо:
не тебе даст
а инфу даст
придурок

Грантер хмыкнул. Значит, толпе хипстеров нужна своя страничка — совсем как у взрослых. Говэн будет строчить туда статейки, кто-нибудь из его друзей будет фотографировать митинги на зеркалку, а Грантеру просто нужно оформить их наивное «Как нам обустроить Францию» так, чтобы у читателей глаза не вытекли от дизайна. Что ж, задача вполне выполнимая — а учитывая, что общаться о делах придётся с Говэном... может, Грантеру повезёт, и он сможет куртуазно отжать у него, к примеру, перчатку. Конечно, не для того, чтобы пускать на неё слюни — хотя кого он пытался обмануть.
Но это — через неделю, а до тех пор Грантеру нужно было пережить открытие выставки, не нажраться там и встретить поменьше знакомых. Задача сложная, но выполнимая, тем более что в конце ему светила награда.
Как минимум час — обговорить все детали, выпить кофе, потрепаться за жизнь, — наедине с прекрасным Говэном. Чёрт, как его всё-таки зовут? Ладно, на месте узнает.

***

Открытие прошло успешно, Говэн вернулся из загадочного К., и ровно через неделю после того разговора с Баорелем Грантер сидел в кафе и боролся с желанием закурить. Он пришёл на десять минут раньше и теперь гадал, с какой стороны появится Говэн.
Тот появился не оттуда, куда смотрел Грантер, и вырос перед Грантером смесью гурии с фурией. Пришёл, правда, вовремя. Молодец, пунктуальный.
— Здравствуйте, — сказал он, садясь напротив, и Грантер сглотнул. Голос у него был ещё лучше, чем Грантер запомнил. — Жан-Соль? Друг Баореля?
Грантер кивнул.
— Лучше по фамилии, — он чуть улыбнулся, протягивая Говэну руку. — Грантер.
— Анжольрас, — Говэн пожал его ладонь, и Грантер усилием воли задушил в себе девочку-фанатку. — Баорель уже объяснял, что примерно нам нужно?
Грантер кивнул. Нет, это всё-таки было сложно — вот так просто сидеть напротив и называть Говэна его настоящим именем — и ведь ...Анжольрас даже не подозревает, что он уже давно знаком с Грантером. Может, это к счастью — Грантер совсем недавно перестал крутить на повторе свой депрессивный плейлист, ещё не хватало снова в это вляпаться.
Анжольрас — стоит теперь называть его так — объяснял, что им нужно от сайта, нацарапал на какой-то своей бумажке свой электронный адрес, и Грантер записал в его блокноте свою почту.
— У вас нет ICQ? — спросил Анжольрас, когда они уже почти собрались уходить, и Грантеру стоило больших усилий не рассмеяться.
— Нет. Этот протокол уже устарел морально, им сейчас никто не пользуется, — он фыркнул. — Под него уже даже клиентов не пишут.
Анжольрас с интересом посмотрел на него, но промолчал.
Попрощавшись, они разошлись, и только в метро Грантер решил наконец рассмотреть бумажку, на которой была записана почта Анжольраса. Налюбовавшись на почерк Анжольраса — ровный, с округлыми буквами, — он перевернул листок и чудом удержал его в руках.
Чёртов Анжольрас написал свой чёртов адрес на чёртовой афише Грантеровой (чёртовой) выставки.
Вот же засранец.

Говэн:
Привет.
Вернон Салливан:
Привет. Как отдохнул? Сегодня приехал?
Говэн:
Технически да. Рано утром, весь день отсыпался. Потом сходил по делам и вернулся. Отдохнул отлично, спасибо. А ты так и торчал в Париже?
Вернон Салливан:
Дела были.) Может, потом куда съезжу, когда всё разгребу.
Говэн:
Слушай, может, сходим куда-нибудь вместе? У меня есть время, пока учёба не началась. Или ты очень занят?
Говэн:
Эй? Ты тут?
Вернон Салливан:
Тут. Пока не получится, наверное, прости. Мне тут заказ подвернулся, это надолго.
Говэн:
Ясно. Жаль.
Но если что — буду рад с тобой увидеться.

Грантеру пришлось снова выйти на балкон, проветриться немного.
Анжольрас позвал его погулять — «сходить куда-нибудь вместе». В парк уточек кормить? В Лувр, попялиться на античные жопы? Или — Грантер рассмеялся — на выставку Пилада? Чем чёрт не шутит. Если он весь день спал, скорее всего, на выставке он ещё не был.
Ох, что будет, когда он туда попадет и увидит себя во всей красе. Сопоставит? Скорее всего. Догадается, что Пилад — это Жан-Соль Грантер? Вряд ли. Но вот Вернона Салливана раскусит точно, и Грантер поймал себя на желании бежать в галерею и снять портрет, но про него всё равно уже упомянули в парочке обзоров «независимого искусства Франции». Как ни старайся, а следы уже не уничтожишь.
Раньше надо было думать.
Ладно — может, и обойдётся. Анжольрас решит, что Пилад заметил его на каком-нибудь митинге. Но почему тогда «Орест» и откуда цитаты... а, ладно. Не стоит думать о неприятностях, пока они ещё не случились.

***

Говэн:
«Падающего толкни»? Серьёзно? Я бы никогда так не сказал.
Говэн:
Почему ты не говорил, что Пилад — это твой псевдоним?
Говэн:
И ты очень здорово рисуешь.
Вернон Салливан:
Это Ницше.) Не оставляй то, что шатается, в половинчатом состоянии.
Рад, что тебе понравилось.
Говэн:
Ты рассчитывал на то, что я это увижу?
Вернон Салливан:
Я надеялся, что ты это не увидишь.
Говэн:
Но просчитался. Что ты имел в виду, когда придумывал название?
Вернон Салливан:
У тебя наверняка есть свои идеи на этот счёт.
Говэн:
Есть.
Но я хочу услышать это от тебя.
Вернон Салливан:
Ты маленький засранец, я уже говорил.
«Сколько крови! И её прольёшь ты, ты, чей взгляд был так мягок. Увы, никогда уж мне не видеть этой мягкости, никогда не видеть вновь Филеба. Орест, ты мой старший брат и глава семьи, обними меня, оборони — мы идём навстречу великим страданиям».
Вернон Салливан:
Я ответил на твой вопрос? Это не тот ответ, которого ты ждал?
Говэн:
Я ждал, что ты толкнёшь падающего.

Он ждал в ответ «Изобретение любви», а получил Сартра, и Грантеру казалось, что он прошёл по канату над бездной. Игра намёков вышла из-под контроля, но остановиться он уже не мог. Что ему делать? Сказать — и оттолкнуть Анжольраса? Молчать — и ждать, когда всё пройдёт?
И снова — лишь бы не думать — Грантер занялся работой. Доделает им сайт, а после исчезнет, как будто его и не было — ни Жана-Соля, ни Пилада, ни Вернона Салливана. Ни одного из этих трёх.
Это куда лучше, чем мечтать о том, что не сбудется.

Сайт, впрочем, требовал жертв. Пришлось посетить очередной митинг против кого-то в чью-то там защиту — пофотографировать этих котят революции, чтобы было чем забить раздел «О нас». К счастью, эту его личину Анжольрас пока не раскрыл, но Грантеру всё равно пришлось следить за тем, что он говорит. Баорель — мсье «Я раскрою все твои грязные секреты» — тоже помалкивал, за что Грантер был ему глубоко благодарен.
В этот раз Анжольрас обошёлся без речей — на трибуну отправили К... Курфейрака, кажется, и тот весьма бодро ругал какой-то идиотский закон. Грантер его не слушал — сделав несколько удачных кадров, он отошёл фотографировать толпу. Он старался держаться подальше от Анжольраса, и сам Анжольрас не особенно стремился с ним общаться. Кто-то из компании — какой-то сраный эстет, бритый налысо (или просто лысый) и в клетчатой рубашке, Грантер забыл его имя, — в общем, он ляпнул, что Анжольрас стремится свалить с акции протеста домой, чтобы с кем-то там онлайн поболтать, но Анжольрас ответил на это взглядом Горгоны — и лысый эстет не окаменел, конечно, но порядком удивился и на всякий случай отошёл. Грантер только фыркнул — да нет, вряд ли Анжольрас так привязан к случайному собеседнику в интернете, чтоб прогулять ради него пикет.
К счастью, сегодня их компания была в полном сборе, и Грантер смог сфотографировать всех. После он попытался свалить, заявив, что ему позарез нужно поработать, но Баорель ухватил его за рукав и вернул на прежнее место.
— Я поймал дезертира! — объявил он, и Грантер попытался вывернуться.
— Я же сказал, у меня работа, — огрызнулся он, и Баорель хлопнул его по плечу.
— Никакой работы сегодня. Мы идём к Курфейраку, а ты идёшь с нами. Завтра утром заберёшь свой ящик пива и пойдёшь работать, ясно?
Грантер поморщился, но всё-таки кивнул. Ладно, у него была книжка в сумке, так что ночь в незнакомой компании он переживёт.

Ладно. Ладно, он их недооценил. Вне политики они были вполне нормальными — например, тот лысый парень пять раз (или шесть? Кажется, Грантер это пропустил) вылетал из университета, причём каждый раз сопровождался захватывающей историей — в последний раз, например, он вступился за приятеля и был исключён вместо него. Этот самый приятель, судя по рассказам, тоже периодически светился в их компании, но в «кружок» не входил по причине своих голлистских взглядов. Другой — Комбефер, они с Анжольрасом, кажется, были друзьями детства, — со знанием дела рассуждал о культуре античности, и Грантер даже пожалел, что вряд ли сможет влиться в их компанию. Все-таки постоянно быть рядом с Анжольрасом и не иметь возможности сказать ему о своих чувствах... Нет, сказать-то он мог, конечно, но вряд ли Анжольрас так просто спустит весь этот обман. Во всяком случае, признание выйдет неприятное.
Разговор об античной культуре, впрочем, был интереснее предсказаний мрачного будущего. К их с Комбефером дискуссии присоединился Прувер, и от античности они перешли к классицизму, который Грантер не то чтобы не любил, но... скорее, просто не понимал. Нет, Мольер ему нравился, знаете, Альцест и всё такое, «как верить этому душе моей больной», но в большинстве своём классические драмы казались Грантеру нагромождением пафосных букв. Нет, увольте. Лучше уж считать, что от афинян — этих парижан древности — до Бомарше драмы вовсе не существовало, по крайней мере, на континенте: старик Шекспир, так и быть, остаётся в строю.
Прувер, в свою очередь, защищал творцов Возрождения, а заодно и романтиков, а Комбефер отстаивал классицистов — весьма вяло, впрочем.
— Трагедия в париках имеет право на существование, — заявлял он, разливая всем троим пиво, — и я не вижу оснований, почему бы ей не существовать рядом с античной трагедией.
Грантер фыркнул и поднял свой стакан.
— Классицистов погубило сократическое начало, — наставительно сказал он. — Во времена Еврипида эта зараза, конечно, тоже была, от неё уже было не скрыться.
Комбефер оживился.
— Сократическое — это начало разума? Слушай, можешь объяснить остальные два? На примерах.
— Легко, — заверил его Грантер. — Дионисическое начало — это я, а аполлоническое — это вот он, — Грантер махнул в сторону Анжольраса, который устроился на диване с книгой. — Хотя нет, я себе льщу. Дионисическое начало — это Баорель. Пьянство, буйство и разврат, — он фыркнул.
Баорель оторвался от «Супер Марио» и погрозил Грантеру кулаком.
— Ты снова говоришь про меня гадости! — весело заметил он, и Грантер помотал головой.
— Ну что ты, какие гадости, — он хмыкнул. — Это не гадости. Это Ницше. «Рождение трагедии из духа чего-то там», забыл, из чего. Всегда забываю.
— Из духа музыки, — подсказал Анжольрас со своего места, и Грантер кивнул.
— Точно. Там было ещё что-то про пессимизм. «Эллинство и пессимизм», да, — он улыбнулся Анжольрасу, хотя тот уже не смотрел на Грантера, вернувшись к чтению.

Прувер вскоре ушёл играть в Марио с Баорелем, а Грантер с Комбефером продолжили говорить о высоком. С Ницше они перешли на Сартра, с Сартра — на Фуко, но едва они приступили к Фромму, как Комбеферу кто-то позвонил, и он сбежал разговаривать на балкон. Грантер только пожал плечами — мол, случается, — и подсел к Анжольрасу.
— Если притворяешься, что читаешь, не забывай переворачивать страницы, — шепнул он, и Анжольрас поднял голову.
— Я просто не могу вникнуть в смысл, — он потянулся. Грантер заглянул в книгу.
— А-а, список кораблей, — он понимающе кивнул. — Смело пролистывай. Дальше будет интереснее. Про Ахилла и Патрокла, например.
— Ну да, дружба Ахилла и Патрокла — тема весьма интересная, — продолжил Анжольрас, словно не замечая Грантера.
— Дружба? Называй это дружбой или как угодно ещё, но любовь не изменит своим проказам.
Анжольрас закрыл книгу.
— Любовь? Ты утверждаешь, что это...
Грантер тут же кивнул.
— Да. Все эти парные образы — это такая гигантская метафора в античной культуре. Ахилл и Патрокл, Кастор и Поллукс, Александр и Гефестион...
— Орест и Пилад, — тихо сказал Анжольрас, и у Грантера перехватило дыхание. — Ты это имел в виду, когда придумал название. Пожалуйста, Грантер, скажи, что я прав, — он сжал его руку.
И Грантер смог только кивнуть.

@темы: фичочки, гюго такого не писал

---

Пишет Гость:

21.10.2013 в 21:25

я хочу построить баррикаду и спрятаться за ней и жить там.
и чтобы когда люди приходили и говорили мне: вылезай оттуда, тебе надо в универ, тебе надо учиться, чтобы потом работать, чтобы завести семью, содержать её и не заметить, как пролетит твоя жизнь, — я отвечала: лол ноуп, и злобно отстреливалась горошинками через пустую ручку.
и они бы уходили, а я бы чувствовала себя гордо.
и нет, это не жалко.

URL комментария

@темы: ставь ламарк, если у тебя баорель

---

@темы: laetitia

---

я тоже хочу флэшмоб "император и что-нибудь" х)
условия все уже знают х)

император и книги

много

1. я люблю читать. ОЧЕНЬ люблю.
2. просто всем остальным мне лень заниматься, а книги - это удобно
3. обычно я читаю книгу перед фильмом. а потом часто фильм не смотрю. вот так.
4. с отвержнными, кстати, вышло наоборот
5. у меня есть тайный список книг, которые я рекомендую всем подряд, потому что это прекрасные книги
6. осилил пьесу на немецком, понял, где смеяться. горжусь.
7. я быстро читаю, не знаю, как я научилась, само получается.
8. мечтаю когда-нибудь написать книгу ._.
9. я не очень люблю стихи, но иногда ОЧЕНЬ ЗАХОДИТ
10. некоторые книги из тех, которые я читала на русском, я перечитываю на английском.
11. я одинаково люблю бумажные и электронные книги. электронные доступнее, в бумажных проще искать цитаты, электронные легче, и их можно читать ночью, а бумажные не жалко уронить.
12. мне нравится искать дешевые покетбуки. обычно это или классные книги, или эпическое говно, в общем, об этом потом можно рассказать, так что оно того стоит

император и сойка

мало

1. выяснила, что моя знгакомая из универа подписана на сойку в твиттере :333
2. сойка мимими :333
3. Я ТОЖЕ НЕ ПОНИМАЮ КАК ЖИВУТ ЭТИ ЛЮДИ КОТОРЫЕ НЕ СПЯТ т_т
4. сойка из той тусовки, которая образовалась еще на заре новой волны фандома, и это круто, да. правда, сейчас добрая половина этой тусовки горит, и меня это пугает х)
5. сойка, почему ты не в коринфе?!

император и адронный коллайдер
1. тут должно быть десять пунктов, но я весьма смутно представляю себе, что такое адронный коллайдер. я знаю, что это такая гигантская труба где-то в швейцарии, там куча ученых, и они разгоняют в этой трубе частицы, и они вроде как нашли там следы бозона Хиггса. *не может в физику*

император и артхаус

не очень много

1. я очень редко смотрю фильмы вообще.
2. тем более артхаус
3. но я хочу посмотреть мечтателей
4. и я два раза ходила на "пену дней". вроде бы это артхаус. мне понравилось, только компутер грапхикс иногда уж очень компутер.
5. еще хочу посмотреть "заводной апельсин", потому что мне очень зашла книга, но я знаю, что кубрик изменил концовку, и это не очень круто
6. проблема с артхаусом и контркультурой в том, что я их не понимаю. мне нужно, чтобы все было понятно, потому что высокие смыслы я категорически не умею улавливать.
7. я бы хотела стать режиссером/сценаристом, но для этого как минимум нужен талант, а с талантами у меня как-то вообще не сложилось.

император и сны
1. я люблю спать! х_Х
2. мне нужно часов десять сна в день. хотя в состоянии цейтнота я могу спать меньше.
3. но зимой и осенью я впадаю в спячку Х_х
4. первый семестр первого курса я провела носом в парту. я приходила на пары, падала на парту и засыпала.
5. мне редко снятся сны, но если снятся, то обычно какие-нибудь абсурдные и непонятные. иногда во сне я не я. а недавно во сне я подружилась со своей одногруппницей, с которой я почти не общаюсь ирл.
6. есть сны, которые я запоминаю надолго. есть такие, которые повторяются несколько раз.
7. мне никогда не снились идеи для фиков(
8. хотя вообще плоттвист "герою начинает что-то сниться" я очень люблю.
9. я очень плохо засыпаю и очень тяжело просыпаюсь. могу проспать любой будильник и три часа ворочаться до того, как заснуть. пр этом в промежутках сплю отлично
10. я жаворонок, но у меня есть интернет ТТ_ТТ поэтому я глубоко страдающий жаворонок.

император и фонари
1. у меня есть приложение "фонарик" на телефоне, оно магия
2. а еще у меня есть лазерная указка, которой я дразню кота. :3

император и география
1. я обожала географию в школе *___*
2. я до сих пор не знаю, где находится тамбов. в азии или в европе? надо бы погуглить, но мне лень
3. очень плохо представляю себе географию россии в тех областях, которые не урал
4. а вы без гугла представляете себе размеры серова?
5. знаю почти все европейские столицы и несколько азиатских. плохо представляю себе африку и южную америку. океания - вообще какой-то ад Т_Т
6. за это можно благодарить в том числе хеталию, кстати.
7. моя бабушка училась на географа :3
8. мне нравится наш регион, потому что у нас много ВСЕХ, со всех концов россии и снг. мой прадед из одесской губернии, папин коллега вообще, кажется, с камчатки, предки моей подруги приехали из белоруссии.
9. учила к зачету по географии американские штаты. потом с чистой совестью забыла. из-за тумблера, похоже, скоро выучу заново.
10. самое тупое в истории - учить, по какому договору кому что отошло. аргх, ненавижу.

Император и шарага
1. шарага - это универчик? ну да, у нас местами днище(
2. у нас есть охуительные предметы, но в целом мне уже надоело учиться.
3. хотя перспектива работать вообще не радует Т_Т
4. недавно умерла одна из самых классных преподаватеьниц нашего факультета Т_Т
5. я лентяй и ничего по учебе не делаю
6. *никак не может написать курсач за прошлый курс*
7. мой тег для учебы - от гимна факультета ("орел шестого легиона", классный, но пафосный)
8. кстати, на "орла девятого легиона" наш деканат выкупил нам зал в кинотеатре и на халяву раздавал билеты
9. весь первый курс я провела носом в парту. люблю поспать на парах. но в этом году еще не.
10. когда меня спрашивают, как я учусь, я обычно говорю "чудом". так-то.

Ымпиратор и деффачковые вещички
1. я их обожаю
2. нет, серьезно. бантики? ня! побрякушки? ня! лифчики? нет, спасибо
3. я неплохо рукодельничаю, лол. медленно, но сносно.
4. и я умею печеньки печь :3
5. я плохо разбираюсь в современной моде.
6. но нью-лук очень люблю *_*
7. хотя он мне не идет, лол.
8. обожаю историю моды *_*
9. я слэшер (это тоже девочковое, лол)
10. люблю котиков, кроликов и щеняток. и котиков. маленьких детей не люблю, боюсь, что я что-то не так с ними сделаю.

запись создана: 20.10.2013 в 12:34

@темы: ooops, i did it again, spending my time

---

сраная осень
почему люди любят осень
где они находят красивую осень?

для меня осень - это
- сраная темнота
- сраный холод
- две пары колготок под джинсы
- сраные дожди пополам со снегом
- сраная темнота!
- сраный холод!
- сраная грязь везде!!

аргх.
зимой будет не лучше.
весной тоже.
а летом жарко.
пиздец, хочу другую планету(

(к моим страданиям добавляется еще и железный стул в моей комнате. а деревянные у меня ломаются в момент. а этот еще стоит. но на нем жопа мерзнет!
а одетой я по квартире не могу ходить, мне неудобно ><

@темы: испанская инквизиция

---

Пишет Гость:

19.10.2013 в 19:45

Аноны, нашего Идельного Мужчину подъебали! Тома попросили умножить 240 на 6. Он не смог, а марлевские сучки решили еще и рассказать об этом!

URL комментария

@темы: ёбушки-воробушки, дарси, не поддакивай ледяным великанам!