тактилофобы меня удивляют
я из противоположного лагеря - те самые ебаные тактилы, которые вас поймают и облапают
и для меня ситуация, когда кто-то не разрешает себя трогать...
ладно, запретить мне вас трогать - это открытым текстом сказать "ТЫ МУДАК Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ НЕ ВЫНОШУ ТЕБЯ НИКАКИХ ДЕЛ С ТОБОЙ ИМЕТЬ НЕ ХОЧУ УЙДИ УЙДИ УЙДИ ФУ БЛЯДЬ НЕНАВИЖУ ТЕБЯ"
вы говорите "не надо меня трогать", я слышу вот это самое
мне необходимо трогать, ощущать
(вера говорит, это потому, что у меня плохое зрение и слух не очень)
то, что я не могу потрогать, существует относительно условно
и мне нужно, чтобы я могла коснуться тех, кто мне нравится, потому что тех, кто мне не нравится, я сама стараюсь не трогать, ну их нахуй
и если вы не даете мне себя потрогать, то даже если вы говорите, что вы хорошо ко мне относитесь, я вам вряд ли поверю.

но, конечно, тактилофобские чувства задевают все вокруг, а тактилофильские чувства задеть нереально, конечно же. х_Х

@темы: ooops, i did it again, spending my time, испанская инквизиция

---

Пишет Гость:

15.04.2014 в 15:59

ну допустим у самки козодоя от него потомство будет, но обычные птенцы
ещё никогда и ни с чего в этом фандоме я не охуевала так, как с идеи, что грантер зачем-то стал бы ебать самку козодоя.

URL комментария

@темы: ёбушки-воробушки, гюго такого не писал, ставь ламарк, если у тебя баорель

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

мы и весенняя разминка

@темы: жпг, ляйн фандомный, фантомные мюраты

---

вы_не_поверите.жпг

@темы: ooops, i did it again, жпг, ляйн фандомный, фантомные мюраты

---

помимо других идиотских черт характера, у меня есть вот что:
я всегда мысленно определяю часть своего окружения как "своих". таких немного, максимум человек пять в интернетах и столько же ирл. сейчас совокупно таких я насчитала всего восемь, лол
эти люди — мои. не в плане обственности, я не претендую на то, чтобы кем-то владеть, но это мой клан, люди, которым я могу доверять, которые мне очень важны. бывает, что в эту группу попадают вообще не те люди — но сейчас меня эта группка вполне устраивает, они няши.
занятное еще в чем — этим людям очень многое можно. если кто-то из чужаков скажет мне, что земля плоская, я на него наеду и вполне могу нахамить. я ужасно люблю хамить людям, хотя это плохо вроде как. если кто-то из своих скажет, что земля круглая, я скажу что-то вроде "уруру моя прелесть ты правда так думаешь ну ладно уруру".
если кто-то из чужих скосячит, он огребет. если скосячит кто-то из своих... а, вот, кстати, никто из них не косячил настолько серьезно, чтобы я это запомнила и припомнила. им я куда больше прощаю.

вообще это, наверное, вполне укладывается в категорию дружбы — но я не совсем уверена, что эти люди считают другом меня, а невзаимная дружба — это вообще какой-то поехавший концепт.
(стоит, пожалуй, больше социоблядствовать, чтобы не ограничиваться этой группкой, но люди частенько бывают не глупыми, но — не моими, и я уже как-то опасаюсь к ним лезть).

@темы: ooops, i did it again, spending my time

---

завтра я пойду на зимнего солдата, а пока вот

@темы: ooops, i did it again, жпг, ёбушки-воробушки, дарси, не поддакивай ледяным великанам!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

27.03.2014 в 16:55

Пишет  смайлинг серпент:

27.03.2014 в 12:50

Пишет  H.G. Wells:

Мы с Тай и Рин немного подумали и решили запилить альтернативный флешмоб

1. Персонаж "обнять и плакать"
2. Персонаж, которому хочется вправить мозг
3. Любимый мудак
4. Персонажи, которых хочется держать подальше друг от друга
5. Пейринг, который вызывает больше всего боли
6. Пейринг "да трахнитесь уже наконец"
7. Пейринг "как я мог это зашипперить"
8. Пейринг, от которого кровоточат глаза

Бонусный пункт:
9. Персонаж "приз геронтофильских симпатий"

давайте поцаны!

правила простые, даете фандом, я отвечаю

@темы: ляйн фандомный

---

источниковедение, ссу кипятком
завтра в 12 по мск

Вопрос: всё будет ок!

1. допустишься и сдашь!		37	(100%)
Всего:		37

@темы: орел шестого легиона. гриль

---

мне кажется, девиз нашего фандома — не только "додай себе сам" (это девиз вообще всех мелких фандомов, кажется), но и "уползем, напоим, страхнем" (потому что окееей, мы этим и занимаемся. эй, кто у нас там еще остался ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНЫМ? багратион? суворов? барклай? МАЖЕСТИК ПАВЕЛ?)

алсо.
слов нет описать, как я сама себе надоела. ужасно просто.
двадцать лет одна и та же рожа, и жутко представить, сколько еще впереди.

@темы: ooops, i did it again, spending my time, ляйн фандомный, фантомные мюраты

---

Бонды положили на деанон хуй, поэтому отчитаюсь сама себе здесь.
вот это — целиком я, о наболевшем (хотя с чего бы, я же пинаю хуи)

WTF Bond: безысходный бонусный бонус (18 штук)


и парочка драбблов

Название: Пять дней рабочей недели
Автор: сурикат бонапарт
Бета: кто-то из WTF Bond 2014
Размер: драббл; 492 слова
Пейринг/Персонажи: Бонд, принтер, остальные
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Лишь два-три раза в год выпадали задания, требовавшие от Бонда специальных навыков. В остальное время он выполнял не слишком обременительные обязанности старшего государственного служащего — присутственные часы с десяти до шести, которые, впрочем, не требовали строгого присутствия; ленч, как правило, тут же в столовой; приятный вечер за карточным столом в компании близких друзей, или в казино «Крокфордс». (Ян Флеминг, «Лунный гонщик»)
Дисклеймер: Все права принадлежат Йену Флемингу и EON Productions

В первый день рабочей недели Джеймс Бонд сломал принтер.
— Я пролил в него кофе, — невинно заявил он, когда Кью явился выяснять, в чем дело.
Кью в ответ на это открыл рот. И закрыл.
— Но как, агент? Принтер в другом углу кабинета! — возопил он после секундного молчания. И снова замолчал, увидев, как Бонд улыбается.
— Ну да, — царственно кивнул агент. — Я подумал, что он хочет пить. Лично я в это время суток без кофе в принципе не существую. Разберитесь тут, Кью, даю вам полтора часа.

Во второй день рабочей недели Джеймс Бонд сломал принтер.
— Он зажевал бумагу, — ответил Бонд еще до того, как Кью успел спросить. — Я не помню, что это была за бумага. Я сжег упаковку. Привычка, знаете.
Кью закатил глаза.
— Я сейчас вытащу куски бумаги и принесу вам нормальную пачку. И, кстати, агент, почему вы каждый раз зовете меня? Я начальник технического отдела, а не ваша секретарша. Я работаю со сложной техникой, создаю гаджеты...
Бонд кивнул.
— Ну да. Сложная техника. Значит, с принтером тем более справитесь. Я пока за кофе схожу. Вам принести?

В третий день рабочей недели Джеймс Бонд сломал принтер.
— Он не печатал, — невозмутимо сказал он. — И мы с Таннером его развинтили.
Кью взвыл.
— Вы могли позвать меня!
— Могли, — Бонд пожал плечами. — Но вы же работаете со «сложной техникой», — он показал пальцами кавычки. — А Таннер голова. Ладно, вот вам отвертка, вот вам винтики, развлекайтесь.

В четвертый день рабочей недели Джеймс Бонд сломал принтер.
— Я не знал, что туда нельзя класть бумагу со скрепками. И в файле. Как вы думаете, Кью, может, лучше вообще не класть туда бумагу?
Кью подавил позыв к рукоприкладству.
— Агент, у вас в резюме указано, что вы «уверенный пользователь персонального компьютера», — осторожно сказал он.
Бонд фыркнул.
— В моем резюме еще указано, что у меня нет вредных привычек. А у Мэллори — что он психически стабилен. А у Манипенни там высший балл по стрельбе. Знаете, вот про нее — смешно до боли. Кстати, раз уж вы все равно пришли, скажите мне, как в ворде шрифт поменять?

В пятый день рабочей недели Джеймс Бонд ушел в «отпуск».
Сразу после того, как сломал принтер.
В кабинете начальства.
— Я просто хотел распечатать сканворды! — возмущенно заявил он, когда Манипенни вернулась с другого этажа с распечатанным приказом. — Кью отказался чинить мой принтер. Он сказал, что лучше он мне в машину мини-бар прикрутит, но чтобы больше никаких принтеров. Кстати, М, вы знали, что наш прокси не блокирует порно? Нет, я не скажу, как я это обнаружил, но клянусь, в том ролике не я, просто очень похоже.
Мэллори хлопнул по столу.
— Вон! Заберите у Манипенни приказ и езжайте. Отчет по итогам напишете от руки. Оборудование просите у Кью сами. Нет, нет, лучше пошлите Таннера, Кью вас пристрелит. Все ясно, агент? Вон! И не прикасайтесь к принтерам. Ладно, то есть прикасайтесь, но только если это принтер врага.

Название: Пять дней национальной гордости
Автор: сурикат бонапарт
Бета: кто-то из WTF Bond 2014
Размер: драббл; 111 слов
Пейринг/Персонажи: Джеймс Бонд, килт, остальные
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Килт (англ. Kilt) — предмет мужской национальной шотландской одежды.
Дисклеймер: Все права принадлежат Йену Флемингу и EON Productions

шапка длиннее фика, натурально

В первый день после отпуска на родине Бонд пришёл в килте. День был очень ветреный, но никто в МИ-6 не был против.
Во второй день после отпуска на родине Бонд пришёл в килте. Манипенни уронила за свой стол важную папку и попросила Бонда её оттуда достать.
В третий день после отпуска на родине Бонд пришёл в килте. Мэллори весь день дежурил в мужском туалете на этаже, чтобы попросить Бонда поднять для него мыло.
В четвертый день после отпуска на родине Бонд пришел в килте. Техотдел изобрел супермощный вентилятор и испытал его.
В пятый день после отпуска на родине Бонд пришел в килте.
Но в этот раз он надел под него бельё.

@темы: гордость нации, фичочки, жпг, лучший друг девушки

---

Жан Жене
Смертник

Как шар сухой травы по плитам мостовой,
По пыльному двору катает сердце ветер,
И мрамор оплела лазурь, как будто ветка,
В ночи открылась дверь - мой дом, спаситель мой.

ОЧЕНЬ МНОГО

И привкус табака, и мертвый соловей,
Испуганный зрачок, искривленные губы,
И сжавшийся кулак грозил небесной глыбе,
И вот твое лицо лежит в руке моей.

Мне кажется, оно картонной легче маски
И тяжелее, чем в руках ростовщика
Ворованный брильянт. В слезах твоя щека,
И ветка надо лбом, словно плюмаж на каске.

Ты - греческий пастух. Суровые черты
Трепещут в глубине моих ладоней жадных,
Твой нос - как птичий клюв с мазками крови ржавой,
Твой рот - могильный холм, твои глаза - цветы.

Зловещей чистоты алмазная игра,
Кто волосы твои запорошил звездами,
Кто увенчал твой лоб терновыми шипами,
Каких эпилепсий ты мученик и раб?

Скажи, что за беда твой взгляд заволокла
Отчаяньем таким, что выше не бывало,
И боль скривила рот, как вдовье покрывало,
Накинутое на лицо и зеркала?

Не надо нынче петь о лунном короле,
Стань, мальчик золотой, принцессою прекрасной,
Мечтающей в ночи о поцелуе страстном.
Нет, лучше юнгой стань на быстром корабле.

На мостик корабля ты вечером взойдешь
И тихо запоешь "Ave Maria Stella",
Под взглядом матросни пленительное тело
Заставит трепетать пронзительная дрожь.

Войти в тебя... гляди, как жезл поднялся.
На палубе гурьбой стоят матросы ваши,
Держа кулак в штанах и голову задравши,
Любуясь, как вонзен рангоут в небеса.

Откуда ты метешь, о королевский отпрыск,
Снег на листы страниц в твоей немой тюрьме?
Нет, ты не человек, ты торжество, ты отблеск,
Петух, поющий смерть! Фантом, живущий вне!

На войлочных ногах охранник, как гиена,
Подкрадется в ночи, нам преграждая путь.
А где-то, говорят, есть жаркая Гвиана,
Будь проклята она. Благословенна будь.

О нежность кандалов, ласкающих до дрожи!
О небо над тюрьмой, о милость палачей,
Прозрачность ранних утр, безумие ночей,
Обритая башка, тепло атласной кожи.

Давай мечтать о нем, плечах его литых,
Огромном, словно мир, жестоком и неверном.
Он обнаженных нас замкнет в своих тавернах,
На жарком животе меж бедер золотых.

Пленительный самец, как статуя, сложенный,
Чье семя окропит гвоздику и левкой,
Вот он твою ладонь берет своей рукой
И на бедро кладет, и ждет, завороженный.

Вкус грусти на губах! И терпкая печаль,
Растущая во мне, бессильная, как ярость!
Прощайте навсегда, возлюбленные ядра!
Мой дерзкий, мой хмельной, мой злой, и ты -прощай.

Не надо, мальчик, петь, оставьте свой задор,
Ты в деву превратись, послушайся, не мешкай,
Или ребенком стань, давно во мне умершим.
Меня еще тогда не разрубил топор.

Прекрасное дитя, вот мы с тобой вдвоем,
Склонись мне на постель, возьми его губами,
Впусти в себя, и он горячими толчками
Тебе расскажет о возлюбленном твоем.

Вот он поет о том, что больше никогда
Наездник молодой тебя не одолеет.
О мне б твое лицо, и круглые колени,
И шею нежную, о мне б твои года!

Украсть твою лазурь в зловещих пятнах крови,
Как воинство на смотр, я б смерти все собрал,
И собственную смерть, как статую ваял,
Чтоб это был шедевр на пьедестале-кроне.

Торжественный рассвет, ром, сигаретный дым,
Табачный ореол, тюремщики шеренгой
Парят в моей тюрьме. Здесь царствует один
Тот арестант-фантом с набухшею ширинкой.

Мелодия живет на сумрачной земле,
Как сутенера крик, протяжный, потрясенный,
Как каторжника вой, отчаянно-влюбленный,
Как висельника рев, взлетевшего в петле.

Так спят в шестнадцать лет и молятся во сне
Спасительной ладье, спасательному кругу,
Но ни один матрос им не протянет руку.
А рядом с ним другой спит, прислонясь к стене.

Ты видишь тех рантьерш? Послушай-ка, остынь,
Притворщик-лицедей, и, усмехнувшись горько,
Ты просто подойдешь и перережешь горло
Какой-нибудь из тех зажравшихся гусынь.

А как сойдет с небес железный всадник хмурый,
Невозмутим, как Бог, чуть различим во мгле,
Ты оказавшись с ним на выжженной земле,
Не бойся, не дрожи перед его прищуром.

Гранитная скала на шерстяном ковре,
Кулак прижат к бедру, вы слышите, идет он,
Его безгрешна плоть, и взгляд его наметан,
Он выберет тебя, как принято в игре.

Достанется ему прекраснейший юнец.
Как робок ты еще, неловкий недотрога.
Но успокой свой страх, уйми свою тревогу,
И в рот возьми его, как мальчик - леденец.

Впусти, как в темный храм, вглубь горла твоего
Мой воспаленный жезл, не дай ему пощады,
Покусывай, целуй, возьми его за щеку,
Глотай, и извергай, и отвергай его!

Чуть отстранись, взгляни, я все тебе отдам,
Он, устремясь вперед, твою пронзает душу,
Увидев, как он тверд, прекрасен и послушен,
Ты, низко поклонясь, скажи ему: "Мадам!"

Послушайте, Мадам! Здесь невозможно боле!
Здесь призраки живут! Тюрьма-фантом парит!
На помощь, мы летим! Ты всех нас забери
В небесный свой покой, благодаренье Богу!

Ты солнце позови, пускай укажет путь.
Всех петухов - под нож! Всех палачей - в колодцы!
За прутьями тюрьмы день злобно усмехнется:
Тюрьма - чтоб умереть. Запомнил? не забудь.

Нет у меня брони. И ненависти тоже.
Стою, незащищен, одетый в легкий плащ,
А над воротничком - полоска белой кожи,
Чтоб именно сюда поцеловал палач.

О солнце надо мной! Испанской ночи тяжесть!
Войди в мои глаза - они умрут с зарей.
Войди в мою тюрьму и дверь мою открой,
И уведи меня скитаться и бродяжить.

Проснутся небеса и травы поутру,
И птицы запоют, и лепестки прогнутся,
И черные луга росою захлебнутся,
И колокол пробьет. Лишь я один умру,

Приди ко мне сюда и в полночь разбуди,
Здесь обитаю я, приговоренный к смерти,
Что хочешь вытворяй: ругай, кусайся, смейся,
Терзай зубами плоть... Но только лишь приди.

Здесь есть еще пока немного сигарет,
Здесь есть еще о чем нам говорить и плакать,
Зачем же, трибунал, ты отдаешь на плаху
Убийцу, красотой затмившего рассвет?

Любовь, приди ко мне, ты проскользни по-лисьи,
Минуя коридор и лестничный пролет,
Изящней, чем пастух, и легче, чем полет
Подхваченных огнем осенних желтых листьев.

Сквозь стены проберись, охрану разбуди,
Взметнись по проводам, спустись по водостоку,
Молись и матерись, отдайся злу и року,
Хотя б за полчаса до смерти, но приди.

А в камере моей, открытой пенью сосен,
Под колыбельную медлительной реки
Качаются у стен пустые гамаки,
Их некогда сплели усталые матросы.

Развей же этот бред, мой утешитель - ад,
Где, к радости моей, прекрасные драгуны
Достали из штанов тяжелые бутоны,
И сокрушил меня их душный аромат.

Кто нацарапал здесь пленительную розу,
На гипсовой стене наш сокровенный знак,
Кто в камере упал на сгнивший мой тюфяк
И, утром пробудясь, меня не вспомнил сразу?

Придумай страшный жест, чем хуже, тем верней,
Кради детей, калечь, скрывайся от полиций,
Уродуй красоту и деформируй лица,
В Гвиану отправляй на каторгу парней.

О старый Марони, о нежная Кайенна,
Склоненные тела взволнованной братвы,
Он чей-то подобрал окурок из травы
И курит не спеша, чуть подогнув колено.

Средь сосен молодых, что устремились ввысь,
Средь папоротников посередине круга,
Он знает, возведут в священный сан супруга,
И терпеливо ждет, на локти опершись.

И старые коты спешат увидеть снова
Тот ритуал. И член ладонями обняв,
Хоть капельку росы, хоть искорку огня
Пытаются добыть из прутика сухого.

И паханы в кругу стоят, склонившись ниц,
Как перед алтарем. Не слышны разговоры,
Умолкли голоса и затихают споры,
И к небу поднялись окружья ягодиц.

Весь в жестах кружевных, как в платье подвенечном.
И, опершись плечом на сломанную ветвь,
Ты куришь. И летит дымок белесый вверх,
А каторжники все, как в танце бесконечном,

Вальсируя в траве, придут, чтобы забрать,
Отнять по-воровски у этих губ любимых
Сладчайшее кольцо взметнувшегося дыма,
Одно кольцо всего. О торжествуй, мой брат!

Стальное божество, невидимое, злое,
Стоишь, невозмутим и недвижим, пока
Поющая струна большого гамака
Не вознесет тебя, поднявши над землею.

И вот твоя душа с высоких гор глядит,
Поющая взахлеб, парящая, как в танце.
Здесь беглый арестант лежать в траве остался
Без мыслей о тебе и с пулею в груди.

Мой мальчик, воспари, и я с тобой сольюсь,
Мне важно, чтоб и здесь я оказался первым,
А на двоих один глоток тягучей спермы,
Чтоб оплодотворить супружеский союз.

Прижмись ко мне сильней, и я в тебя войду,
Дугою изогнись, и я лишусь рассудка
От счастья обнимать последнего ублюдка,
Какого только Бог мог сотворить в бреду.

Мой мраморный солдат бросается в геенну.
Испепели меня! я к гибели готов!
Ну что же вы, смелей, вылазьте из прудов,
Болот и грязных луж, отравлены гниеньем.

Погубленные мной! Придите же за мной!
Измученный Давид, я жизнь тесал, как камень.
Но красота, Господь, я ей служил - руками,
Плечами, животом и клеткою грудной.

В курятнике петух и жаворонок гальский,
Молочницы бидон и крона надо мной...
Все это ясный нимб над аспидной тюрьмой.
Еще квадрат окна и шум шагов по гальке.

Я вот он, господа! Когда придет конец
И голова моя с твоей на плаху ляжет,
Пускай потом она подкатится поближе
К тебе, к твоим плечам, мой ангел, мой птенец.

Трагический король с изломанной улыбкой,
Впусти меня в твои зыбучие сады,
Где ты дрочишь один, застывший у воды
И отражаясь в ней, зеленоватой, зыбкой.

В горячечном бреду, в неосторожном сне,
Я знаю, что любовь - всего лишь мальчик-призрак,
Что промелькнет в зрачке, как в замутненной призме,
Чей взгляд меня распял на каменной стене.

Не отвергай, когда звучит мотив святой
В языческом твоем цыганском сердце. Боже!
Я от тоски загнусь, коль не удастся больше
Прижать тебя к себе, накрыть тебя собой.

Прости меня, мой Бог, я прожил недостойно!
Но все же я страдал, и плакал, и тонул,
И с мукой покидал любимую страну,
Так может, хоть теперь, Господь мой, я спокойно
В твоих руках усну.

В чертогах ледяных, надежных, как броня,
В обители твоей. В смятении великом
Не я ли, мой Отец, тебя восславил криком:
"Да будет вечно бог, что пестует меня!"
Гермес с нежнейшим ликом,

У смерти я прошу, чтоб подарила ночи
Спокойных долгих снов, беззвездный небосвод,
И колокольный звон, и больше ничего.
Вот разве что еще гирлянду ангелочков
На елку в Рождество.

Еще не завтра я взойду на гильотину,
И к темным небесам не завтра вознесусь.
А выше этажом мой бог, мой Иисус
Не спит. Его ноги в подкованном ботинке
Я головой коснусь.

Спит мертвым сном тюрьма. И мы тревожно спим.
Спит рядом за стеной сосед мой - эпилептик.
А нашим морякам по бесконечной Лете,
Не просыпаясь, плыть к Америкам другим.

@темы: ooops, i did it again, in angello cum libello

---

ссссуки

[23:10:04] серпент:
МЮРАТ ИДИ В НАСТУПЛЕНИЕ
НЕТ Я ДОЛЖЕН ГАРЦЕВАТЬ

Пишет  смайлинг серпент:

16.03.2014 в 23:10

amsterdama, КОГДА Я НА КОНЕ ВСЕ ЧИКИ ГАРЦУЮТ, ПУСТЬ ПРУССАКИ ЗНАЮТ С КЕМ ОНИ ТУСУЮТ.

URL комментария

суки
суки
ненавижу их
сломали мне всё
мюмю
лосины
гарцевать
милорадович
я забыл как сурикат

@темы: жпг, ёбушки-воробушки, фантомные мюраты

---

змейс:
старый английский стрелок-ветеран учит новобранца:
- сынок, запомни одну важную вещь. увидишь в пылу битвы надо всеми такую золотую с перьями хуевину - это маршал мюрат, стреляй его.

@темы: ёбушки-воробушки, фантомные мюраты

---

КСТАТИ
я долбоеб и собрал фанмикс на веллиней
иногда пополняется

@темы: laetitia, фантомные мюраты

---

ирландский акцент текстом - это ад адский
только если вслух читать, тогда понятно, что написано.

зато я вчера смогла сама осилить детскую книжку ОТ ТАКЕННЫМ ШРИФТОМ и с кучей картинок на немецком. почти даже без словаря. ай да я, в самом деле.

@темы: in angello cum libello

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Название: <взрывоопасно>
Автор: сурикат бонапарт
Бета: НЕТ ЕЕ ВСЁ САМ
Фандом: НАПОЛЕОНИКА РПС
Персонажи: Артур Уэлсли (герцог Веллингтон)/Мишель Ней
Жанр: сопледрама
Тип: слэш
Рейтинг: R
Размер: 8072 слова ОНО САМО
Саммари: Артур ненавидит Нея, Ней ненавидит Артура, и всё оборачивается совсем не так, как они ожидали.
Предупреждения: РПС ПО НАПОЛЕОНИКЕ В МОДЕРН!АУ ВЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНЫ
Примечания: оно само. написано на драббловойны как цикл драбблов.

Это стоит взять на заметку: это странное чувство, которое Артур Уэлсли, взявшийся за ум, никак не может опознать и уничтожить.
Это не гнев — точнее, не только гнев. Ней, шумный, рыжий, возмутительно французский, раздражает его одним своим присутствием, и Артур знает, что это взаимно: вечная история, весь их этаж строго делится на англичан, французов и большой группы русских и немцев, которые мечутся из лагеря в лагерь.
Это не зависть — Нею сложно завидовать, он же живет в одной комнате с Мюратом, такого Артур бы не пожелал даже ему.
Но с завистью — уже тепло. Тепло, еще теплее... что такое, в сущности, зависть? Неприязнь к кому-то из-за того, что этот некто обладает чем-то, чем ты сам хотел бы обладать. Ней обладает расстроенной гитарой, рыжими волосами и атлетическим сложением: опять же, ничего, чего бы Артуру, гордому владельцу прекрасной скрипки, атлетического сложения и перспективы унаследовать титул, не хватало бы для счастья. А что до его друзей — ну, опять же, с такими друзьями, как у Нея, не надо врагов.

Но Артур не может отрицать: Ней его интересует. Чуть больше, чем следовало бы: они по разные стороны баррикад, они — во всех смыслах — говорят на разных языках, и, наконец, Ней уже просто достал петь на крыльце. У него — по мнению английской части коридора — нет ни слуха, ни голоса, хотя Артур неохотно признается себе, что почти готов одобрить репертуар.
Нет, в нем что-то есть, но вот что — Ней совсем не из тех людей, которых можно сравнить с айсбергом. Александр — тот странный русский — да, возможно, даже его ближайшие друзья не знают, что он думает на самом деле, но Ней? Он весь на поверхности, он весь и есть поверхность — три извилины, из которых одна думает о сексе, одна о драках и одна о Наполеоне — или, может быть, выпивке, Артур не настолько близко с ним знаком, чтобы утверждать наверняка.
Может, фокус как раз в этом?

Он продолжает перебирать названия.
Гордость — уязвленная гордость, но это никак не относится к Нею.
Злость-ярость-самоуверенность-ревность— — вот теперь уже горячо.
Может быть, ревность? Он разбирает слово по кирпичикам.
Ревность, говорят словарь и опыт, это желание, чтобы интересный тебе субъект обращал внимание на тебя, а не на остальных — но когда Артур представляет вечный влюбленный взгляд Нея, когда тот смотрит на Бонапарта, его разбирает смех. Выглядит Ней в такие моменты на редкость глупо — но его это не волнует, и Бонапарта не волнует тоже.
Хотел бы Артур, чтобы Ней им так восхищался? Нет, пожалуй, нет — и тут мысль продолжается и ускользает, и Артур едва успевает поймать ее за хвост. Он не хочет восхищения — он хочет того, что за ним.

Сама мысль его не удивляет. Ней вполне привлекателен с этой точки зрения — не уродливое лицо, хорошая фигура, еще бы молчал — и Артур бы, пожалуй, рискнул предложить. Конечно, уезжая сюда, Артур оставил в Англии девушку — но их отношения с Китти были обречены еще до его отъезда. Тем более что у него, как и у любого, кто хоть неделю провел в Итоне, был определенный опыт, и Артур знал по себе, какие удовольствия в этом таятся.
Пожалуй, да, он бы этого хотел — уложить Нея на постель, запустить пальцы в его волосы, целовать его — чтобы Ней не проронил и слова, а иначе Артур тут же прервется и вымоет Нею рот с мылом. Или, пожалуй, лучше сделать это до всех поцелуев.

Артур увлекается «прожектами».
Ней продолжает его раздражать — поет на крыльце, ходит по этажу полуголым, а еще — изобретает новый способ быть занозой в заднице. Он из Германии, хоть и француз, и учится вместе с Блюхером — с Блюхером, с которым, к несчастью, Артур живет. Делать задания в библиотеке им, конечно, не позволяет принцип, и они до полуночи торчат в комнате, сидят на кровати, обсуждая — чуть ли не до драки доходит — свои учебные дела. Артур, чтобы выкурить их, берется за скрипку, и Ней морщится, хмурится, но не уходит — словно бы решил его пересидеть. Дело к ночи, в комнате душно, и Ней, потянувшись — мышцы перекатываются под майкой, — раздевается до пояса, и Артур берет фальшивую ноту и резко обрывает мелодию. Ней косится на него, но, к счастью, молчит. Блюхер — не светоч разума, но очень старательный, — упорно смотрит в конспекты.

В середине семестра Блюхер на неделю уезжает — семейные дела, ничего особенного, — а через три дня после его отъезда Ней возникает на пороге.
— Мне нужен бош, — говорит Ней мрачно, избегая смотреть на Артура, и тот фыркает.
— Он уехал. Будет во вторник, — говорит он.
— А, ясно, — кивает Ней. И не уходит.
Приходится впустить его — налить гостю чая, и пока чайник закипает, Ней сидит на кровати Блюхера, сложив руки на коленях. Он причесался, с удивлением замечает Артур, хотя и не сбрил свои вечные бакенбарды — но они ему даже идут. Придают шарма.
— У вас тут миленько, — неопределенно говорит Ней, разглядывая комнату так, словно впервые ее увидел, и Артур снова фыркает — не может удержаться. Неужели Нею нравится? Флаг Великобритании на всю стену? «Миленько»?
— Спасибо, — Артур протягивает ему чашку, и Ней осторожно берет ее двумя руками. Он выглядит непривычно — непривычно тихо, и Артур решает нарушить приличия. Он садится рядом с Неем — на кровать Блюхера, потом заправит заново, — и Ней напряженно косится на него.
— Чай допью и уйду, — отвечает Ней на немой вопрос, и Артур невольно улыбается. Значит, Ней сам понимает, как он раздражает. Уже прогресс.
— А заче—... — начинает Артур, но Ней предупреждающе поднимает ладонь.
— Они там смотрят очередной артхаус. Какое-то итальянское говно без перевода. Так что либо это, либо Бернадот, либо ты, — он пожимает плечами и шумно хлюпает своим чаем — так, что Артура передергивает. — Меньшее зло, все такое.
Чай они допивают в молчании, после чего Ней, как и обещал, уходит — и Артур, честно говоря, не знает, стоило ли его вообще отпускать.

Блюхер возвращается; возвращается обычная жизнь.
Ней обходит его по широкой дуге; Артур по широкой дуге обходит его приятелей.
Снова пересекаются они почти случайно. При кампусе есть конюшня — клуб конного спорта, и Артур решает вспомнить юные годы. Он любил ездить верхом — потом стало не до этого, а теперь ему захотелось вспомнить былое. Он договаривается с Барклаем — тот формально принадлежит к компании русских, но тесно связан с англичанами, и Артур любит проводить с ним время. В назначенный час они должны встретиться в конюшне, но Артур приходит чуть раньше и решает пройтись до манежа.
На манеже — дети, кажется, что-то вроде дня открытых дверей или какая-то подобная ерунда — школьников привозят сюда на экскурсии и чуть-чуть покататься на пони — и пони ведет в поводу Ней. Конечно, с такого расстояния Артур не может в деталях разглядеть его лицо — но Нея выдает цвет волос. И майка с логотипом любимой группы — у Артура есть такая же, но он надевает ее, когда ложится спать.
Видеть Нея с детьми по меньшей мере странно: будь на то воля Артура, он бы не подпустил Нея к детям и на километр. Но школьники, кажется, от него в восторге — он что-то рассказывает им по-немецки и хохочет, и Артур закусывает щеку изнутри. Жаль это признавать, но, кажется, Ней все-таки немного айсберг. Посмотреть хотя бы, как он катает детей — и на пони, и даже сажает какую-то девочку себе на плечи, и та тянет его за волосы — и вот тут Артуру впервые во взрослой жизни хочется ударить ребенка.
Барклай чуть-чуть опаздывает, и они пересекаются с Неем уже потом, в конюшне — Ней умывается холодной водой, согнувшись в три погибели (Артур не может оторвать взгляд от его спины и задницы), а потом разгибается и огрызается на невинную реплику Барклая. Лучше не провоцировать, решает Артур, но потом — почти против своей воли — остается в конюшне наедине с Неем, когда Барклай уходит к общежитию.
— Ты лучше молчи, — говорит Ней еще до того, как Артур успевает открыть рот. — Мы в итоге наверняка подеремся и перепугаем лошадей.
Артур послушно закрывает рот. Горячий нрав Нея известен всем, Нельсон вон цапается с ним едва ли не каждую неделю — и синяки у него не сходят. Артур пока дорожит своими костями.
Он долго переодевается — надеется, что Ней тоже уйдет, но Ней ждет его, поглядывая на часы, и двигается с места только тогда, когда Артур закидывает свою сумку на плечо.
До самого общежития они говорят ни о чем, и в холле Ней прощается и уходит до того, как растяпа Груши заметит их вместе — но перед этим коротко касается руки Артура, и это невообразимо греет душу.
Пожалуй, пока что — Артур выиграл битву. Осталось не просрать к чертям войну.

***
Нея, надо признать, вся эта ерунда изрядно бесит — какого, спрашивается, черта Уэлсли до него докопался? И — что еще интереснее — какого черта сам Ней докопался до него — и упорно продолжает докапываться? Бессознательное, наверное, но хорошо хоть, не коллективное.
В присутствии Артура у Нея чешутся кулаки — когда Артура нет рядом, Нею хочется найти его. Разумных объяснений этому нет — хотя Ней, честно говоря, редко когда находит себе разумные объяснения. Чаще всего он просто делает — а потом, конечно, ему приходится разгребать последствия.
Ладно, пока у него есть оправдание: Блюхер. Он слишком занят учебой, чтобы оглядываться по сторонам, и Ней может приходить к нему сколько угодно — и Артур почему-то даже не пытается уйти. Словно он тоже хочет встретиться с Неем. Ней не возражает: Артур им не мешает (кроме того случая со скрипкой, но и там Артур быстро сдулся), и, кроме того, на него можно украдкой пялиться, пытаясь разгадать выражение его лица. Выражение это редко меняется: спокойно-скучающее, с ноткой «в гробу я видел вас всех», и Нею нравится смотреть, как это самое выражение сменяется злостью — поэтому Ней и старается бесить его почаще. Опять же, это очень держит в тонусе.

Первым его интерес к Артуру разгадывает вездесущий скотина Мюрат.
— Трахни его и успокойся, — говорит он однажды вечером, пока гладит рубашки — три своих и две Нея, почему бы и нет, раз уж все равно взялся за утюг, — и Ней тут же вскидывается.
— Какое еще «трахни»? Ты слегка путаешь «въебать» и «выебать», — он фыркает, и Мюрат с сомнением смотрит на него.
— Дитя малое. Если трахнешь его, и не поможет, за мной должок будет. А если поможет — ты же сам спасибо скажешь, — он пожимает плечами.
Ней косится на него.
— Заткнись, — бросает он, отчаявшись придумать контраргументы.
Мюрат вечно предлагает ему всякую чушь — вроде зеленой рубашки и оранжевых джинсов, — но цвета тогда и вправду сочетались.

При ближайшем рассмотрении идея Мюрата оказывается не такой уж абсурдной. С девчонками это работало всегда — не можешь выкинуть ее из головы, займись с ней сексом, романтический образ поблекнет, можно снова жить нормальной жизнью — и потрахивать ее периодически. Может, и на Артура подействует? В любом случае, хуже вряд ли станет — они и так друг друга терпеть не могут, зато будет повод шутить гейские шуточки — про Наполеона и его «даму сердца» шутить так было как-то неловко, друг все-таки. А тут — карт-бланш.
Цель поставлена — Ней начинает искать средства. Из разговора в конюшне ничего не выходит — не выходит разговора, если честно, и Ней оправдывает себя тем, что не был готов, хотя издевательский совет Мюрата написать речь на бумажке остается без ответа, раз уж хук правой за ответ не считается.

Случай, однако, представляется довольно быстро. Недели не проходит после того разговора — они сидят в общем холле на этаже и смотрят очередное итальянское говно шестидесятых, без перевода, естественно, потому что Наполеона якобы отвлекают субтитры — зато Александр, требующий объяснить смысл каждые три секунды, его нисколечки не отвлекает. Минут через пятнадцать такого просмотра Нею надоедает, и он кладет голову на колени Мюрата. Абсолютно гетеросексуально — черт, Мюрат, пожалуй, предпоследний человек на Земле, с кем Ней согласился бы переспать. Последний — это комендант их общежития, жутковатый русский старичок со странным именем Василич — и Нею плевать, что Александр вопит, что это не имя.
Ней успевает даже задремать — но тут черт приносит Артура с его друзьями. Телевизор, видите ли, включен слишком громко, они тоже хотят посмотреть — что-то свое, наверняка Шекспира, что они там еще могут смотреть, — и, слово за слово —
Ней пытается не слушать, но Артур переходит на личности, и Ней взрывается, быстро — одним плавным движением — встает, замахивается и от всей души бьет Уэлсли по лицу. Тот не остается в долгу, и вскоре они уже катаются по полу, стараясь побольнее ударить соперника. Первый шок у окружающих проходит — или его вовсе нет, эти двое не впервые дерутся на публике, — и их растаскивают, Наполеон отчитывает Нея, которого держат Мюрат и Бертье. Артура отчитывать некому, и Коллингвуд ищет по карманам носовой платок, чтобы вытереть кровь с его лица.
— Сколько я тебе, черт побери, говорил — никаких склок в помещении, — Наполеону приходится поднять голову, чтобы посмотреть Нею в глаза. Артур вытирает кровь, текущую из разбитого носа, и скалится.
— Эй, послушная собачка, — говорит он Нею. — Может, ты и срать по его команде ходишь?
Ней рвется вперед, но Ожеро заламывает его руку, и Нею остается только скрежетать зубами.

Они снова избегают друг друга — примерно с неделю. Во вторник у Блюхера и Нея семинар, им нужно готовиться, а говорить достаточно тихо для библиотеки Ней не способен физически, так что ему приходится снова нарисоваться на пороге Артура. Того, к счастью, нет в комнате, и им с Блюхером даже удается чуть-чуть позаниматься. Они заканчивают пятый вопрос из пяти, когда возвращается Артур. Видеть Нея он определенно не рад, и пары реплик хватает, чтобы Ней снова завелся — а Артур, похоже, все это время тихо тлел, и сейчас легкий ветерок раздул его пламя. Блюхер предусмотрительно сваливает в коридор — звезд он с неба не хватает, но неприятности чувствует буквально жопой, так что решает, что безопаснее будет наблюдать за ними через дверной проем — дверь-то можно в любой момент закрыть.
Они снова на полу — места мало, но Нею удается оседлать Артура, который извивается под ним, пытаясь освободиться — и ему это почти удается, но тут у Артура встает. Может, конечно, это пистолет, но зачем бы ему хранить пистолет в трусах, рассеянно думает Ней, и тут же краснеет — не от злости, но от идиотского смущения, потому что у него встает тоже, и Артур не может это не заметить. По невысказанному соглашению они одним взглядом заключают пятисекундное перемирие — Артур не пытается вырваться, Ней прекращает его душить, — и тут Артур запускает руку в его волосы и властно притягивает Нея к себе. Ней, слишком ошарашенный, чтобы сопротивляться, послушно наклоняется — и Артур целует его. Ней тут же кусает— целует, хочет укусить, но все же целует, — его в ответ, и на какое-то время мир вокруг перестает существовать. Артур хорошо целуется, не убирает руку с его затылка, елозит под Неем, и Ней всхлипывает через поцелуй.
Блюхер в коридоре роняет конспекты на пол и закрывает дверь с той стороны.

Черт бы побрал Мюрата и его чертовы отличные идеи.

***
Да чтоб я еще хоть раз, думает Артур, выпутываясь из покрывал и чужих объятий. Он смотрит на время — шесть утра, еще не проспал, хотя и не завел будильник — вчера было не до того. Хотя вечер вспоминается смутно — Ней, драка, потом секс — Ней чертовски громкий, Артуру пришлось зажимать ему рот, и Ней укусил его ладонь, потом они вроде бы повторили еще раз — снова на полу, справедливо решив, что кровать не выдержит их двоих в движении, — и потом уже легли, и теперь Ней душит Артура в объятиях, обхватив его своими ручищами, и при этом еще имеет наглость всхрапывать — словно он в своей комнате и на своей постели, и это совершенно выводит Артура из себя. Он встает — не без труда, на узкой кровати они сплелись в единое целое, — и доходит до двери. Под дверью Блюхер просунул вчера записку — он пошел к Ф и Ф, это Фриц и Франц, его немецкие друзья, господин Тряпка и господин Сноб, наверняка они приютили его на ночь.
За спиной раздается очередной драматический всхрап, и Артур резко оборачивается. Ней все еще спит — и ни малейшего угрызения совести, как вчера, когда он решил, что имеет право шуметь. Артуру вовсе не хочется, чтобы весь этаж знал, что они спят вместе: они же не Александр с Наполеоном, те-то известные любители потрясти своим грязным бельем — нет, Артур и без этого обойдется.
Бесцеремонно растолкав Нея, он сует ему в руки ворох одежды и выталкивает за дверь, не дав ему даже натянуть трусы. Пару минут Артур стоит у двери, прислушиваясь, но Ней, кажется, не до конца проснулся — он молча одевается, судя по шорохам, и тихо уходит. Хороший мальчик. Получит за это морковку.

Ней продолжает нарываться. Преподанный Артуром урок его ничему не научил — или же Ней просто хочет продолжения. Не то чтобы Артур радикально против — ему понравилось, и даже, пожалуй, очень, но Ней что, и правда думает, что стоит ему поманить, и Артур тут же прибежит к нему, выскакивая из штанов? Еще чего. Тем более что у них всех находятся свои проблемы. К Бонапарту приезжают его сестры — две из трех, и, судя по обрывкам разговоров французской стороны, им всем крупно повезло, что братья и, главное, мамаша Наполеона предпочли остаться дома, на Корсике.
Его сестры — Полина и Каролина, обе живут в Италии, изучают каких-то скульпторов-классицистов — кажется, Артур слышал фамилию «Канова», но, возможно, это просто было итальянское ругательство; сестры очень похожи, хорошенькие, но Каролина чуть серьезнее и старается не отходить от Мюрата, а Полина шумит, перекрывая даже Нея, и старается пообщаться абсолютно со всеми. Даже тот странный албанский паренек, который раньше жил с ее братом в одной комнате, немного оттаивает в ее присутствии. Сестры инициируют большую пьянку, и Наполеон дает себя уговорить — приглашает и англичан тоже, хотя он свято уверен, что их присутствие испортит им веселье.

Он, между прочим, почти прав. Нельсон, например, приседает на уши кому-то из самых тихих французов — мутному Бернадоту, кажется, или это Бертье? Плевать. Сам Артур держится у стенки, потягивая пиво, и наблюдает за происходящим. Каролина танцует с Мюратом, — потом он, дождавшись, когда Наполеон отвлечется на Полину, незамеченным уводит Каролину в свою комнату. Ожеро и Ланн тщетно пытаются собрать народ на бутылочку — но девчонки из женского общежития, с которыми Полина подружилась за три дня, не проявляют особого энтузиазма. Фриц, Франц и Блюхер спорят о чем-то на немецком, и Блюхер пытается привлечь на свою сторону Нея, но тот танцует с Полиной. Вот на это смотреть почему-то неприятно: Полина откровенно трется о него, и Ней не выглядит недовольным — скорее наоборот. Артур кусает губы. Когда танец заканчивается, он подходит к ним, собираясь пригласить Полину, но ее неуместно зоркий брат возникает словно из ниоткуда.
— Не смей к ней приближаться, — шипит Наполеон, и Артур фыркает.
— Мне нельзя, а Нею можно? — риторически спрашивает он, и Наполеон морщится.
— Ней, в отличие от тебя, не мудак, — уверенно произносит он, и Артур просто не выдерживает — складывается пополам в приступе смеха. Ней не мудак? Да вы что? С какой вообще Наполеон планеты?
Полина, наблюдавшая за ними, легкомысленно встряхивает головой и находит себе другого кавалера — Ланна, он-то точно устроит ее братца, — и Наполеон, поборник морали, отходит обратно к русским.
Артур тоже возвращается на исходную позицию и ловит на себе взгляд Нея — но тут возвращается Мюрат, а вскоре за ним — и Каролина, прическа у нее растрепана, а на блузке пропущена пара пуговиц, но Полина, явно соучастница, успевает отвлечь брата до того, как тот заметит.

Артур вскоре уходит к себе, сославшись на головную боль, и в своей комнате сразу ложится в постель. Вообще-то голова у него не болит — просто в ней слишком много мыслей, и все они складываются в весьма пессимистичное наблюдение — ему не нравится сама мысль, что Ней может продолжать жить как раньше. Не то чтобы Артур хотел с ним встречаться — это уж слишком. Регулярно трахаться — возможно, но не более того. Честно говоря, Артур сам не знает, чего он хочет от Нея — он хочет, чтобы Ней не приближался к Полине и на километр, чтобы он прекратил так откровенно пускать слюни на ее брата — слюни платонические, конечно, но от этого не менее раздражающие.
Перевернувшись на бок, Артур почти что засыпает — погружается в сладостную дрёму, несмотря на гремящую музыку, — но в дверь стучат, и Артур скорее чувствует это, чем слышит. Стук повторяется, и еще, и еще, и Артуру приходится встать и открыть дверь.
На пороге — Ней.
Непривычно тихий — Артур вообще не привык к его молчанию, — даже немного подавленный, или просто тень на его лицо так легла. Явился с повинной, думает Артур. Молодец.
Артур впускает его, но Ней делает пару шагов в комнату и останавливается, и Артуру приходится закрывать за ним дверь. Они оба молчат — Ней, кажется, не может собрать воедино слова, на его лице прямо-таки видно работу мысли, — а Артур ждет, когда Ней выдавит хоть словечко, чтобы ответить колкостью и выставить его с чистой совестью. Наконец эта бесконечная пауза начинает ему надоедать, и Артур открывает рот — но Ней тут же прикладывает палец к его губам, а потом убирает его — чтобы тут же поцеловать Артура. Желание выгонять Нея в ночь как-то резко исчезает, и Артур отвечает на поцелуй и позволяет Нею увести себя к кровати.

Они не произносят ни слова — Артур запускает руки в его волосы, накручивает прядки на пальцы, чуть тянет, и Ней едва слышно стонет — он контролирует себя, с восторгом понимает Артур, Ней понял, что Артуру не нравится шум, и теперь Ней старается не шуметь, потому что понимает — Артур надеется, что понимает, — что его легко выпнут в коридор — снова. Ней слепо тычется в его плечо, легко целует, прикусывает, гладит тело Артура, нежно, медленно, и это полная противоположность того раза — быстрого и злого. Артур и сам целует его — его шею, плечи, кладет ладони на его бедра, оглаживая мышцы.
Как в здравом уме можно отдать это всё вертихвостке Полине Бонапарт?
Они засыпают вместе, и в последние секунды не-сна Артуру приходит в голову глупая мысль — они вполне могут терпеть друг друга, когда оба молчат.

Просыпается он в пустой постели. Ней ушел, и, судя по остывшей простыне, ушел давно. Будильник еще не звенел, Блюхера нет, и Артур позволяет себе зевнуть, не прикрывая рот. Перебирая в памяти события ночи, Артур улыбается. Ней научился контролировать себя — усвоил первый важный урок, и, будь он сейчас здесь, Ней бы не остался без награды.
Ладно. Ловлей дезертиров любви Артур займется чуть позже. Сначала стоит поесть.

***
На душе сразу теплеет, когда Ней вспоминает лицо Артура — во сне тот выглядит намного младше и как-то беззащитнее, и Ней не пытается удержаться — он целует Артура в лоб и осторожно вылезает из постели. Он не хочет, чтобы его выдворили снова — лучше уж тихо выдвориться самому. Одевшись, умывшись, Ней идет на кухню. Он проголодался, и ему необходим крепкий кофе, чтобы организм снова пришел в себя.
Чудесная выдалась ночь — им стоит чаще молчать друг при друге.
Ней делает себе бутерброды, заваривает убийственно крепкий кофе и садится за стол — спиной к двери, лицом к окну, развернуть газету, проверить твиттер, обычный утренний ритуал. В твиттере тишина: Каролина вчера ухитрилась лишить Мюрата телефона и занять его делом, и Иоахим хотя бы на пару часов перестал засирать ноосферу. Ней одобрительно фыркает: стоит попросить Каролину задержаться у них. И под шумок поменять Мюрату пароль.

Ней моет за собой посуду, когда приходит Артур. От утренней беззащитности нет и следа — он выглядит ровно таким же мудаком, что и обычно, и Ней хмыкает.
— Чайник еще теплый, — сообщает он вместо приветствия, и Артур кивает. Он подходит к мойке, выдвигает ящик для посуды, лезет в него правой рукой — его левая рука покоится на ягодице Нея. Сам Артур, кажется, вовсе не придает этому значения — берет правой рукой свою любимую чашку, скользит пальцами левой руки вверх по пояснице Нея и идет к чайнику. И всё — молча, и Нею приходится лишний раз напомнить себе, что они не в чьей-то комнате, а в относительно публичном месте.
Воды в чайнике хватает на двоих, и Ней делает себе еще кофе. Он бы предпочел что-нибудь покрепче, но вчера выпили всё, а что осталось — скорее всего, или у Наполеона, или у Мюрата, но вернуться к себе Ней не может — велик риск напороться на Каролину в костюме Евы. Его психика к такому еще не готова.
Артур тем временем разворачивает газету к себе и с интересом перелистывает ее.
— Скучно, — наконец изрекает он. — Даже кроссвордов нет.
Ней неопределенно хмыкает. Ему не очень понятно, как теперь держаться с Артуром: вчерашняя ночь была влиянием момента, спонтанным решением, и, кроме того, Ней не знал, где ему заночевать. Одно ясно точно: о том, что это вообще произошло, лучше никому не говорить. Хранить тайну не так уж сложно — главная проблема тут — Мюрат, но и его можно заткнуть упоминанием о Каролине, а Блюхер сам по себе не болтлив. Единственный, кто может проболтаться, — сам Артур, но уж ему-то это нужно в последнюю очередь.
Кстати, об Артуре. Ней украдкой рассматривает его — пока Артур рассматривает (или делает вид) газету. Интересно, насколько Артур был искренним в постели. Ней не сомневается, что Артур не имитировал оргазм — ни одна из его прежних девушек не имитировала, и этим Ней по праву гордится, — но кто залезет в голову этому англичашке и уверенно скажет, что тот вчера ночью не закрыл глаза, чтобы думать об Англии?
Кто вообще может быть уверен, что для Артура это всё хоть что-то значит?
Они допивают свои напитки в гробовом молчании и расходятся — Артур идет к себе, Ней идет к Бертье — будить Мюрата сейчас бесчеловечно.

Мюрат вспоминает про собственный совет и все-таки спрашивает Нея, как всё прошло. Помог ли секс выкинуть всю эту чушь из головы, и Ней пожимает плечами. Как ему ответить?
Да — от части чуши это и правда помогло. Ней удовлетворил свое любопытство и может теперь вздохнуть спокойно.
Нет — ни черта это не помогло, стало только хуже: после одного раза хочется еще и еще, и Ней откровенно не знает, что с этим делать. Дерьмо, полное дерьмо — еще влюбиться ему не хватало, и в кого влюбиться — в главного мудака их компаний, Артура «я вас в рот ебал» Уэлсли, и самое стрёмное, что Ней не прекращает при этом его ненавидеть.
Эта гамма чувств неизменно приводит его в бешенство. В венах Нея вместо крови течет коктейль Молотова, и Артур — запал: стоит им пересечься наедине еще раз, и Ней взорвется.
Домашние задания они с Блюхером теперь делают в комнате Нея: Мюрат недоволен, но он, к счастью, молчит. Тему Артура они не поднимают.

Они с Артуром меняются местами: до этого Ней пытался поддеть Артура, используя для этого все средства, — теперь инициатива переходит к Уэлсли. Он перебирает все темы для издевок — даже по немецкому гражданству Нея успевает проехаться, но Ней игнорирует его. Это невозможно сложно, Ней никогда не умел сдерживаться, но теперь он проявляет чудеса самоконтроля. Если он коснется Артура — хотя бы случайно — он не выдержит, и им обоим повезет, если дело кончится дракой, а не чем-то... похуже.
Артур, впрочем, не собирается отступать. Он начинает появляться в конюшне — Ней с удивлением обнаруживает, что Артур неплохо ездит верхом. Жаль только, что не получается за ним понаблюдать — Артур непременно обнаружит его присутствие, и Ней не хочет демонстрировать свой интерес.

Ней так озабочен тем, как бы не спалиться перед Артуром, что невольно палится перед остальными. Конечно, отдельные кадры — большая часть англичан, например, все немцы, некоторые русские, — до сих пор понятия не имеют, что что-то происходит — они вряд ли вообще замечают изменения, — но остальные, например, вездесущий Барклай, быстро просекают, что что-то не так.
Барклай — тот вообще набирается наглости напрямую спросить у Нея, почему Артур так прицепился к нему. Ней в кои-то веки отвечает на вопрос об Артуре честно — он понятия не имеет, почему именно он. Почему Артур согласился переспать с ним дважды? Потому что его слышнее всего? Потому что ему все равно, с кем? Потому что у него фетиш на рыжие волосы или просто необъяснимая любовь к мудакам? Плевать на причину, ей-богу, какая разница, почему это все вообще началось — пусть лучше кто-нибудь скажет ему, как это закончить, потому что Нея достала эта херня.
Он все сильнее путается в происходящем — зачем Артур пытается поймать его наедине? Зачем Блюхер предлагает пойти в их комнату, чтобы сделать задание? Зачем Александр спрашивает его об Артуре, разве по Нею не видно, что он сам ничего не понимает? Он не заточен под такие интриги, он привык решать проблемы проще — снова врезать Артуру хорошенько, переспать с ним и снова врезать, и повторить цикл, пока не пройдет — но проблема в том, что это — вовсе не решение проблемы. Это дурной замкнутый круг, и Ней изо всех сил пытается вырваться.

Хотя, может, и не стоит вырываться?
Ему приносят записку — кто-то из русских приятелей Мюрата, записку без подписи, незнакомым почерком, и в записке этой — только время. Половина десятого, после официального отбоя — приглашение, и Ней, кажется, знает, куда. До девяти он терзается сомнениями, стоит ли — может, лучше остаться в своей комнате? Выслушать жалобы Мюрата на жестокий мир, почитать или посмотреть сериал, заняться чем-нибудь, чтобы занять себя — но в девять двадцать пять Ней полностью одет и в кои-то веки причесан. Пройдя немного по коридору, он оказывается перед дверью Артура. Выдох, глубокий вдох, взять себя в руки, они просто поговорят.
Наконец он стучится в дверь, и та открывается — и закрывается снова сразу за ним.

***
Артур открывает ему дверь, тянет Нея к себе и сразу целует — без лишних слов, чтобы обезоружить его и выиграть себе немного времени. Ней, к счастью, не пытается сопротивляться — он отвечает на поцелуй, и Артур кладет ладони на его бедра. Эта история здорово потрепала ему нервы — Артур уж было решил, что Ней так и останется непобежденным, но вот он, он пришел сам и сдался, и теперь стоит перед Артуром, безвольно опустив руки.
Наконец Артур отрывается от его губ, и Ней ошалело моргает.
— Что мы вообще делаем? — хрипло спрашивает он, и Артур, хмыкнув, снова приобнимает его.
— Мы целуемся, — спокойно отвечает он. — Надеюсь, что мы переспим. Судя по твоему стояку, обратно до своей комнаты ты не дойдешь.
Ней поднимает ладони, признавая свое поражение, и маленькое черное сердце Артура ликует. Он победил, причем с разгромным счетом, и теперь —
— Обсудим мою капитуляцию? — спрашивает Ней, и Артур улыбается и приглашает его сесть.
— Я хочу периодически трахаться с тобой, — открыто заявляет Артур, и Ней косится на него.
— Я не против, — он пожимает плечами. — Но никакой гейщины.
Артур давит смешок.
— Вот просто из интереса — как ты себе представляешь секс между двумя мужчинами без гейщины?
Ней морщится.
— Я имел в виду — никаких сопливых открыточек, признаний и статусов в фейсбуке. Не хочу превращаться в Наполеона с его кавалером. В смысле, я Наполеона уважаю, но он перегибает палку, — тут же добавляет он.
— Ладно, — Артур растягивается на постели. — Мы просто трахаемся. Слушай, а «у тебя классная жопа» считается за признание?
Ней оборачивается на него.
— Это констатация факта, — он фыркает. — Это можно. Что еще?
— Если на горизонте образуется что-то серьезное — настоящая любовь, выгодная невеста, что-то такое, — мы прекращаем, — Артур легко тыкает его пальцем в бок, и Ней согласно кивает. Артуру он, конечно, нравится, но жертвовать своим будущим ради приятного секса Артур пока не готов. Хотя он — ну, самую малость, — надеется, что это «серьезное на горизонте» так и не появится.
— По рукам. Еще условия?
Артур пялится в потолок.
— Верность? — предлагает он. — Я не сторонник свободных отношений, учти. И я не очень хочу рассказывать всему свету, что мы спим вместе. Кто еще знает, кроме Блюхера?
— Мюрат, — Ней пожимает плечами. — Мы с ним живем вместе, от него сложно что-либо скрыть. Но мне есть чем его припугнуть, чтобы он не трепался. Он спит с Каролиной, и об этом знают все, кроме ее братца. Рассказать ему — и будет скандал до небес.
Артур фыркает. Странно, конечно, что Бонапарт внезапно такой блюститель морали, но это, в конце концов, его сестра. Если бы кто-нибудь типа Мюрата клеился к его собственной сестре, Артур бы тоже был в ярости.
— Ладно, — наконец решает он. — Остальное обсудим позже. Иди сюда, — он снова целует Нея и начинает раздевать его, но Ней останавливает его.
— Один последний вопрос, — говорит Ней, и Артур тянется погладить его по волосам. — Почему именно я?

Артур не знает. Он понятия не имеет, почему именно Ней: как так случилось, что он просто... перестал беспокоиться и влюбился в атомную бомбу? Ему всегда нравились люди другого склада, он бы скорее влюбился в Блюхера, чем в Нея, и поглядите-ка, что из этого вышло.
— Я тебя ненавижу, — наконец говорит Артур и легко целует Нея в щеку. — Я никак не могу выкинуть тебя из головы.
Этот ответ оказывается вполне приемлемым, и Ней сам стягивает с Артура одежду. Стоит озаботиться и выключить свет, но им обоим не до этого: и им обоим хочется посмотреть друг на друга.
— Не смей больше сбегать от меня по утрам, — шепчет Артур, и Ней кивает. Это последняя их связная мысль — Ней снова целует тело Артура, и тот может только стонать, просить, умолять, он царапает спину Нея ногтями и даже вспоминает имя Нея — «Мишель» приятно перекатывается на языке, и Артуру сейчас плевать, что их слышат все соседи.

После Ней быстро засыпает, устроив голову на груди Артура, пригвоздив его к постели своей свинцовой тяжестью, и Артур легко перебирает его волосы. Он всегда тяжело засыпает, даже после секса, ему тяжело засыпать при свете, под чужое мерное дыхание, но Ней тепло обнимает его, и Артур в конце концов отключается тоже.
Свет в комнате горит до утра.

Утром Артур просыпается еще до будильника. Ему сегодня к третьей паре, и он может позволить себе поспать еще немного, но тут Ней поднимает косматую голову и широко зевает.
— Сколько времени? — сонно спрашивает он, выпутываясь из одеяла. Артур молча тыкает на часы, и Ней подскакивает на месте и тут же встает. Вся спина у него расцарапана, с удовлетворением замечает Артур. Отличная была ночка.
— Тебе к первой паре? — интересуется Артур, удобнее устраиваясь на освободившейся постели, и наблюдает за Неем. Тот потягивается — мышцы перекатываются под кожей, и Артур широко улыбается, вспоминая. Ней одевается, поминутно зевая, — натягивает трусы, и Артур разочарованно цокает, — находит свои джинсы и с трудом застегивает их, не сразу попадая пуговицей в петлю, берет футболку Артура спросонья — но вовремя, к несчастью, замечает ошибку. Грация у Нея кошачья — он снова потягивается, облизывается, встряхивает головой, и Артур, затаив дыхание, ждет, когда Ней махнет хвостом, дернет рваными ушами, прислушиваясь, и утробно замурлыкает. Перед тем, как уйти к себе за сумкой с вещами, Ней пытается пригладить волосы и целует Артура на прощание, и Артур ловит себя на позорном нежелании отпускать Нея в мир. Может, им стоит остаться? Поваляться еще немного вдвоем, потискаться, как подростки — но они вчера договорились не афишировать свои недоотношения.
Перед уходом Ней гасит свет и задергивает шторы, и, когда дверь закрывается, Артур кутается в одеяло и снова засыпает.

Блюхер, кажется, искренне рад, что они поладили, хотя ему слишком часто в последние дни приходится ночевать не в своей комнате. Ему, правда, есть куда пойти — его частенько видят около женского корпуса, но расспрашивать Блюхера о его личной жизни бесполезно — так что Артур просто наслаждается его отсутствием. Они с Неем смотрят сериалы — они, оказывается, смотрят примерно одно и то же, так что Ней приходит к нему с сериалами, которые не переносит Мюрат, и Артур чешет его за ухом, как котенка.
Артур рассказывает ему про свою учебу в Итоне — он провел там три омерзительных года, но это стоило пережить хотя бы ради того, чтобы увидеть, как внимательно Ней слушает его рассказы. Республиканец до мозга костей, Ней равнодушно относится к тому, что Артур может унаследовать длинный список титулов, но вот итонский фехтовальный кружок действительно занимает его. Сам Ней тоже рассказывает о себе — и Артур поражается, сколького он не замечал в Нее прежде. Ней свободно говорит на двух языках — свободно мыслит на двух языках, — но по-английски говорит с забавным акцентом, и Артур целый вечер учит его правильно произносить английские слова.

Они, впрочем, не прекращают драться. Теперь это случается реже — им есть куда слить избыток энергии, — но они по-прежнему цапаются на публике, хотя им обоим хватает выдержки, чтобы во взаимных оскорблениях не переходить на постельные дела. Каждый раз после драк они зализывают друг другу раны наедине — Артур щедро мажет Нея йодом, а Ней, в свою очередь, практически профессионально лепит пластыри и делает повязки. Артур целует Нея в разбитые губы, и Ней в ответ скользит ладонью по синякам на теле Артура.
Может, из-за продолжающихся драк их все еще не спалили — но Артуру уже плевать. Что такого, если их поймают вместе? Что они сделают? Их компании не страдают гомофобией, а что они из разных лагерей — так кого это волнует, в самом деле?

Хотя Артуру приходится признать, что они, несмотря на отсутствие «гейщины», проводят теперь куда больше времени вместе — на манеже, например. Ней превосходный наездник, и Артур сам рад вспомнить старые навыки; к счастью, никто не пытается к ним присоединиться.
Они торчат там допоздна, и когда приходится возвращаться в общежитие, ветер становится совершенно пронизывающим. Артур не большой любитель шарфов, он поднимает ворот пальто, но это мало помогает — и Ней, стащив свой черный шарф, сам завязывает его на шее Артура. Сам Ней в теплом свитере с высоким воротником, так что ему ветер не страшен.
Когда Артур приходит в свою комнату, он напрочь забывает про шарф и заново вспоминает про него только через несколько дней — снова дует холодный ветер, и Артур завязывает на шее шарф Нея — глубокий вдох, и легкие Артура заполняет запах Нея, запах его кожи и волос — какая-то невообразимая смесь, которую Артур даже не может внятно описать. Это небольшое напоминание о Нее — как его назвать? враг, приятель, любовник? — не так важно, это напоминание о нем греет душу.
Артур, впрочем, достаточно легко признает, что у их странной связи нет будущего. Они неизбежно закончат учебу и вернутся домой — Артур — на свои родные острова, Ней — в свою родную саарскую деревушку. Не потащится же он за Артуром в Англию — а уж сам Артур за ним тащиться точно не намерен. Хотя, пожалуй, представить Нея лет через двадцать было бы забавно — интересно, он останется таким же рыжим и наглым?

Шарф он не возвращает.
Ещё чего.

***
Их странная связь все еще остается тайной почти для всех. Мюрат укоризненно качает головой, когда Ней сообщает ему об этом, но воздерживается от комментариев — он слишком хорошо представляет себе, что сделает с ним Бонапарт, если узнает о Каролине. Ней только фыркает: ему уже плевать, узнает ли кто-нибудь о нем и Артуре. Ну да, они спят вместе — и что с того? Они оба неплохо трахаются, они делают это добровольно и осознанно — почему бы им не продолжать в том же духе?
На публике, впрочем, они все еще держатся на расстоянии. Ни Нею, ни Артуру не хочется превращаться в Наполеона и Александра — это их главная сладкая парочка, от их двойной приторности у окружающих слипается буквально всё, они из тех, кто ходит под ручку. Когда-нибудь эти двое заведут себе чихуахуа или какого-нибудь там пекинеса и будут вдвоем ходить на специальную гейскую йогу. На совместных посиделках в холле за просмотром чего-нибудь там они обычно сидят рядом — если не идут спортивные соревнования, Россия против Франции, тогда они расходятся по разным углам и болеют за своих оттуда. Ней, когда играют Франция с Германией, болеет за французов: немцы уже до смерти ему приелись.
Сегодня, к счастью, по телевизору ничего подобного не идет. Их компания сидит в общем холле, Ней снова кладет голову на колени Мюрата, и тот пытается расчесать его спутанные лохмы. Наполеон лениво щелкает по каналам — и останавливается, попав на какую-то документалку про достопримечательности чего-то там. Из общего контекста Ней выхватывает слова «вокзал» и «Ватерлоо».
— Песня есть такая, — лениво сообщает он всем остальным, и Артур фыркает — уж его фырканье Ней научился отличать.
— При Ватерлоо была битва, — говорит Артур. — Мой прапрапра там сражался. Командовал английской армией, — он проходит через комнату — Ней слышит шаги, — и садится почти рядом с Мюратом. Мюрат кривит губы, но молчит.
Наполеон со стуком кладет пульт.
— Меня назвали в честь генерала, который командовал армией французов, — с апломбом сообщает он. — Он был с Корсики. Из моего родного города. Отец был его большим фанатом, даже носился с идеей сделать музей, но муниципалитет его не поддержал.
— Я думал, тебя назвали в честь той свиньи у Оруэлла, — Артур откровенно ухмыляется. Ней прикрывает глаза. Стоило бы врезать Артуру по морде, честно говоря, но ему лень подниматься. Артур у него еще получит — вот этим же вечером. Наедине.
— А что там было, в этой битве? — спрашивает Ней, когда Наполеон снова переключает канал. — Кто выиграл-то? Наши или не наши?
Наполеон фыркает.
— Наши просрали. Подкрепление не подошло вовремя, кажется. Или снаряды кончились. Какая-то подобная ерунда.
— Тебя назвали в честь того Наполеона, и ты даже не знаешь о битвах, в которых он сражался? — с языка у Артура словно яд капает. Нет, он определенно получит вечером от Нея. — И тебе не стыдно?
— Я что, так похож на википедию? — Наполеон фыркает. — Кому интересно — в той википедии все есть.
На этом тема исчерпывает себя — до вечера.

Вечером Ней приходит к Артуру — опять. Он ложится на его колени так же, как днем лежал на коленях Мюрата, и Артур перебирает его волосы. Это безумно приятно, и Ней довольно морщится — и вспоминает, о чем хотел спросить.
— Расскажи мне про Ватерлоо, — просит он. — Из-за чего мы просрали ту битву?
Артур чуть тянет его за волосы.
— Неужели тебя не учили этому в школе? — строго спрашивает он, и Ней качает головой.
— Во-первых, мы учили историю Германии, а не Франции. А во-вторых, у нас постоянно менялись учителя, так что мы проходили Гитлера пять раз, а Карла Великого — семь. Про Ватерлоо не говорили вовсе.
— Википедию ты, конечно, тоже не открыл, — мягко упрекает его Артур, и Ней сонно кивает. Ему сегодня было не до википедии.
— Неа. Так ты расскажешь?
Артур кивает.
— Это было лет двести назад, — начинает он таким тоном, как будто рассказывает ребенку сказку про фей. — Тот Наполеон вернулся из изгнания и решил вернуть себе власть, а англичане и немцы этого боялись — Наполеон успел до этого задать Европе перцу. Само сражение было идиотское, честно говоря. Сначала Наполеон думал, что выигрывает, но подкрепление, которое он ждал, не пришло, зато к герцогу Веллингтону подошли немецкие части, — он говорит тихо и спокойно, но Нею этот его тон не нравится — как будто дальше будет что-то плохое.
— И они разгромили Наполеона? — Ней потягивается, и Артур тихонько хмыкает.
— Ага. Последнее каре французов не желало сдаваться и было расстреляно. После этой битвы расстреляли и одного из командующих Наполеона, хотя ходили слухи, что мой предок хотел его спасти. Наполеона отправили в изгнание, в какую-то задницу мира, он там и умер. А герцог Веллингтон потом стал премьер-министром и скончался в весьма почтенном возрасте, — Артур скользит пальцами по небритой щеке Нея, и тот улыбается.
— Чудесная история, — заявляет он и наконец садится. — Вечер сказочек закончен. Давай трахаться, — Ней целует Артура, и тот отвечает на поцелуй.

Ней, пожалуй, врет себе, утверждая, что между ними все по-прежнему. В душе его давно идет гражданская война — любовь и ненависть, или, как это формулирует сам Ней, «въебать» и «выебать» — и Ней не без сожаления отмечает, что не знает, за какую сторону ему болеть. Это всё же сложнее футбольного матча.
Артура, кажется, такие вещи не заботят: в его душе могут кипеть какие угодно страсти, но Артур не покажет это никому. Даже его ближайшие друзья — из английского блока — наверняка понятия не имеют, что творится в его мыслях, а Ней даже и не пытается понять. С собой бы разобраться. Впрочем, тут у Нея есть чудесная возможность: ему удается на недельку съездить домой, навестить родню. Семь дней, однако, пролетают почти незаметно, и единственный выход, к которому Ней приходит, звучит примерно как «не чини то, что работает». Какой смысл сейчас лезть в их отношения? Их собственная Версальско-Вашингтонская система пока что работает, пока рано ее пересматривать.

Ней возвращается в университет под проливным дождем. Он промокает до нитки, едва выйдя из автобуса, и радуется, что его сумка с вещами — его походный рюкзак — мокнет куда медленнее.
На крыльце общежития его ждет толпа: весь французский блок пришел его встретить, даже мутный Бернадот здесь. Мюрата видно издалека — он снова нацепил что-то невообразимое. А с краю — почти незаметный в своем сером пальто, с черным шарфом на шее, — стоит Артур, и Ней невольно ежится, поймав его взгляд.
Друзья выходят ему навстречу, забирают его сумку, все по очереди обнимают Нея и всей гурьбой идут внутрь — только сам Ней задерживается на крыльце, и тогда Артур наконец подходит к нему.
— Не стой здесь, придурок, — говорит несносный Уэлсли, сжимает ледяную руку Нея. — Простудишься, — он лукаво улыбается, и Ней даже не успевает спросить, что это означает: Артур целует его в губы, нежно и страстно, так, что по телу продрогшего до костей Нея разливается тепло, и Ней охотно отвечает на поцелуй.
Он спохватывается слишком поздно.
Их ведь отлично видно из помещения.

Их компания, разумеется, тут же обнаруживает нездоровый энтузиазм — как и всегда в делах, которые их не касаются.
— Будет допрос, — уверенно говорит Ней, наблюдая за лицами друзей. Артур кивает.
— Допрос так допрос, — неожиданно покладисто кивает он. — Но сначала ты идешь в горячий душ и переодеваешься в сухое, — он толкает Нея в спину, и тот фыркает.
Мюрат сам тащит Нея в душ, и, пока Ней отогревается в горячей воде, Мюрат приносит ему одежду и полотенце.
Вытершись, Ней с сомнением осматривает принесенное.
— Ты мародер, — говорит он Мюрату. — Гнусный преступник. Какой театральный кружок ты разграбил? Зачем мне это дерьмо? Почему ты не мог принести мне мою одежду? — он поднимает в воздух гусарский ментик, расшитый шнурками. — Еще бы кивер припер. С пером. Перьями. Придурок.
Мюрат оскорбленно фыркает и пытается забрать у него ментик, но Ней не желает шляться по сквозняку полуголым и проворно одевается — белье, джинсы, старые кеды, ментик на одно плечо, как его носят на старых портретах. Футболка бы не помешала, но Мюрат же наверняка переворошил все их вещи и перепутал их местами так, что ничего не найдешь, а носить попугайски яркие шмотки Мюрата Ней не желает: от них несет одеколоном даже после двадцати стирок.
Мюрат критически рассматривает его.
— Зато теперь ясно, зачем тебе бакенбарды, — оптимистично говорит он. — А то ты был похож на реликт.
Ней хмыкает.
— Иоахим, душа моя, ты вообще знаешь, что такое «реликт»? — спрашивает он риторически и идет искать остальных.

В общем холле уже всё приготовлено для допроса: кто-то принес стол из кухни и стулья для подозреваемых, следователей и стенографистки (стенографисткой у них Барклай, известный своим мелким и абсолютно нечитаемым почерком, а также тем, что может записать лекции самых отъявленных балаболов, не пропустив и не сократив ни слова), на столе — настольная лампа, которую Фриц буквально оторвал от сердца, а вокруг — благодарная публика. Артур сидит на одном из стульев, закинув ногу на ногу, но при появлении Нея он тут же садится прямо.
Мюрат под локоть сопровождает Нея на соседний стул и отходит в толпу. Наполеон и Александр садятся напротив, и Барклай поудобнее перехватывает блокнот.
Наполеон уже готов задать первый вопрос, но в задних рядах ближе к лестнице начинается волнение, и на арене появляется Василич, комендант общежития. Уверенно оглядев холл, старик улыбается.
— В гестапо играете? — невинно спрашивает он, и глаз у Александра начинает дергаться. — Молодцы, молодцы. А всё ж неправильно делаете, — он бочком подбирается к столу. — Что ж вы, Алсан Палыч, тонкостей не знаете, чему ваш батенька вас учил? Лампа должна в лицо светить, мы завсегда на допросах так делали, когда с ним работать вместе доводилось, — он быстро включает лампу и направляет ее на Нея и Артура, и они синхронно жмурятся от яркого света.
— Так-то лучше, — довольно говорит Василич. — Ну ладно, играйте. Не накровите на ковер, а то отмывать заставлю, — так же бочком он уходит, и Наполеон косится на смущенного Александра.
— Ты, кстати, никогда не говорил, кем работает твой отец, — с намеком говорит Бонапарт, но Ней приоткрывает один глаз и хлопает ладонью по столу.
— Давайте вы решите свои личные проблемы потом. Пока что мы тут герои вечера.
Кашлянув, Барклай начинает строчить.

Толкового списка вопросов никто, конечно, не подготовил: Ней слишком быстро моется, старая привычка, что поделать. Начинают они, правда, с весьма очевидных вещей.
— Как вас угораздило? — трагически спрашивает Наполеон, и Барклай тут же прилежно фиксирует его слова. — Вы же друг друга ненавидели.
Ней фыркает.
— Мы до сих пор друг друга ненавидим, — говорит он, и Артур согласно кивает.
— Но вы спите вместе, — Александр приподнимает бровь.
Ней с Артуром переглядываются и кивают.
— Мы спим вместе, — хором подтверждают они.
— Занесите в протокол, — добавляет Ней и давится смешком.
— То, что он меня бесит, не отменяет того факта, что трахается он отлично, — Артур пожимает плечами. — Не вижу, что тут можно обсуждать. Мы оба взрослые люди и можем сами решить, что нам делать.
— Но вы деретесь, — осторожно говорит Александр.
— А вы орете друг на друга так, что стекла дребезжат, и что теперь? — парирует Артур, и Ней улыбается.
— Если вы опасаетесь, что мне разобьют сердце, то это вы зря, — Ней поправляет сползший ментик. Идиотская штука — но ему, пожалуй, нравится. — Нет, правда, вы что, серьезно думаете, что мы в ближайшие же каникулы махнем — ну, скажем, во Францию, — и поженимся там, после чего родим двенадцать детишек и будем их нянчить? За кого вы нас принимаете?
Артур фыркает, пытаясь сдержать смех, и Ней довольно скалится. Ему нравится, когда Артур смеется — его лицо словно освещается изнутри в такие моменты.
— Почему, кстати, вы допрашиваете только нас? — Артур наклоняет голову. — А как же наши соучастники? Блюхер, например. Он всё знал с самого начала.
— Протестуем! — тут же говорят с немецкой стороны. — Блюхер пострадавший! Ему приходилось ночевать в чужих комнатах всё это время!
— Ну кто ж виноват, что он не может спать в нашем присутствии, — Ней хмыкает. Честно говоря, он бы и сам на месте Блюхера не уснул — но кого это волнует?
— И Мюрат, как я полагаю? — Наполеон поворачивается к толпе. — Почему ты ничего не сказал?
— Ему есть что скрывать от тебя, — с намеком говорит Ней, и Наполеон тут же взвивается.
— Так вот кто заиграл моего Хокинга! — возмущенно говорит он, и Мюрат приобретает вид испуганно-недоумевающий. Хокинга он не брал — это точно.
— Твой Хокинг у Бернадота, — драматическим шепотом сообщает Ней, и Наполеон сам совершенно теряется.
— Тогда что ему от меня скрывать? — спрашивает он, и Ней поводит плечами.
— Я обещал, — говорит он. — Но, я думаю, тебе расскажут. Рано или поздно.

— Перевел стрелки, — шипит Мюрат, когда они возвращаются по своим комнатам. К какому-то разумному решению их трибунал так и не пришел: разумного решения, видимо, изначально не предполагалось. Хотя польза от всего этого определенно была: Василич внезапно обнаружил, что студенты из комнаты рядом с Фрицем и Францем съезжают через пару дней, и Блюхер тут же изъявил горячее желание переселиться туда. Намеки Мюрата насчет того, что Нею тоже неплохо было бы съехать, остаются без внимания. Ней вовсе не собирается съезжать от благоустроенного быта с Мюратом; тем более что настолько близко сходиться с Артуром он не планирует. Это только до выпуска — после они будут в лучшем случае созваниваться раз в два года. Никакого общего быта, никакой женитьбы, никаких совместных детей.

Ней еще не знает, как фатально он ошибается в своих расчетах.

@темы: фичочки, фантомные мюраты

---

охуительное из ЖЖ

Самым древним университетом Европы из ныне существующих является Болонский университет в Италии. Он возник в конце одиннадцатого века как школа юристов и впоследствии развился в полномасштабный университет. Вскоре после него возникли такие учебные заведения, как Оксфорд и Сорбонна.
Но самым древним университетом мира из ныне существующих является отнюдь не Болонский.

...Марокканский город Фес - древняя столица таинственного Магриба, арабской империи в Северной Африке. Именно здесь в девятом веке богатая арабка Фатима аль-Фихри и ее сестра Мариам в память о своем отце, богатом благочестивом купце, основали мечеть Аль-Карауин (в честь города, из которого они переселились в Фес). Сестры были не только благочестивы, но и прекрасно образованы (в ранние века существования ислама такие продвинутые женщины встречались), так что постепенно вокруг них собралась группа таких же благочестивых и ученых людей, и возник университет, который тоже назвали Аль-Карауин.
Этот университет существует и сейчас. И более тысячи двухсот лет является крупным духовным и образовательным центром мусульманского мира.

В университете Аль-Карауин наряду с Кораном и религиозными дисциплинами преподавали грамматику, риторику, логику, медицину, математику, астрономию, химию, историю, географию и музыку. Сюда ехали учиться из всех мусульманских стран. Количество желающих учиться было таким, что довольно скоро после открытия пришлось вводить вступительные экзамены. Требования к поступающим включали знание Корана, арабского языка и различных наук.
Там учились не только мусульмане. Отдельные христиане тоже. Одним из этих "отдельных" христиан был будущий папа Сильвестр II, который в конце десятого века ввел в Европе использование арабских цифр и понятие нуля. Эти знания он тоже получил в Аль-Карауине. Так что, обучая европейских деток привычным цифрам, следует помнить, что эта удобная система, на которой основана вся современная математика, пришла в Европу из Аль-Карауина.

К счастью, европейские завоеватели не уничтожили Аль-Карауин, хоть французский полководец, выполнявший "цивилизующую миссию" в Марокко, и отозвался о нем как о "темном доме".

Мы, европейцы, гордимся своей ученостью. И часто забываем, что в раннем средневековье лидером мировой учености был арабский народ. Кто бы мог подумать, что в африканском городке, который сейчас даже не столица, в стране, зажатой между пустыней и океаном, процветает древнейший в мире университет!

соус

@темы: liberte egalite sororite // dworkin SMASH