я не знаю, когда будет деанон на фесте, и мне лень его ждать
поэтому унесу сюда
из записок барона П.Историю эту поведал мне один мой хороший знакомый, некий господин де К. Сам он, впрочем, частицу «де» не использовал, будучи убежденным сторонником республики и защитником всех угнетенных, но я не стану опускать ее — из уважения к его покойному отцу, господину весьма достойному.
Господин де К., мой друг, славился в нашем кружке по большей части своими любовными похождениями, до коих был великий охотник. Надо признать, внешность его и характер немало способствовали успеху де К. у дам, поскольку он был очень привлекателен и, по слухам, щедро одарен природою, а характером более всего напоминал игривого котенка, охочего до сливочек и шуршащих игрушек. К его чести, де К. никогда не выходил за известные границы и не снимал сливочек с девиц, хотя те и рады были бы подобному повороту; он по большей части предпочитал замужних дам и вдов, всеми силами стараясь скрасить их досуг и развлечь их. Тут, впрочем, не обходилось без забавнейших ситуаций и историй, которыми не побрезговал бы и синьор Бокаччо. Я, к сожалению, лишен удовольствия знать все эти истории и лишен возможности расспросить о них господина де К., поскольку тот, к моему величайшему сожалению, понес изрядный урон в битве на улице Шанврери, и битве, к его огорчению, не любовной.
Случай, о котором мне поведал де К., произошел в доме одного адвоката. Супруг этот едва перешагнул границу зрелости, но уделял жене преступно мало внимания, будучи занят делами конторы, и его благоверная не замедлила украсить голову сего почтенного юриста ветвистыми рогами — не без помощи, разумеется, моего друга де К. Надо, кстати, отметить, что де К. бывал принят в этом доме официально, и супруг искренне надеялся, что де К. возьмется за ум, закончит учебу — он был студентом и изучал юриспруденцию, но бросил учебу, — и устроится в его контору, а после, возможно, станет его партнером в делах. Де К. пропускал его надежды и чаяния мимо ушей, занятый флиртом с его супругой: в искусстве маскировать непристойности под светскую беседу де К. не было равных. Сложно сейчас сказать, подозревал ли рогоносец о своем украшении, но даже если он и знал, то не говорил вслух о своих подозрениях и не отказывал де К. от дома — и правильно, поскольку позже он сумел извлечь из ситуации выгоду.
Вот как обстояло дело. Де К. довольно быстро добился расположения супруги юриста, благо был молод и хорош собой, а также умен и не лишен чувства юмора, и вскоре уже голубки перешли от слов к делу, а после снова к словам, ибо одной любовной схваткой их свидания редко когда ограничивались. Продолжалось сие долго: не настолько, чтобы наскучить обоим; достаточно, чтобы влюбленные начали терять осторожность. Каждый раз де К. приходил в их дом чуть раньше и уходил чуть позже, и вскоре слуги уже привыкли к его долгим визитам, и вот однажды де К. и его дама сердца блаженствовали в кровати, когда услышали, как рогоносный супруг возвратился домой. Де К., разумеется, тут же вскочил и заметался по комнате, выискивая, где бы спрятаться. Он рисковал быть дефенестрированным, иначе говоря, выкинутым из окна прямо на клумбу с колючими розами, или вовсе убитым в приступе ярости, но любовница удержала его, уверив де К., что лучшим выходом будет во всем признаться перед мужем. Тот имел нрав весьма отходчивый и к де К. относился куда лучше, чем мой друг, сущий дьяволенок, того заслуживал.
А супруг, надо отметить, имел обыкновение заходить к супруге прежде, чем к себе, и в этот раз не изменил своей привычке. Увидев в спальне своей женушки де К., который едва успел натянуть штаны, адвокат обомлел, но быстро взял себя в руки. Ситуация не оставляла пространства для двусмысленности. По кодексу нашего императора муж вполне мог потребовать от супруги развода и изгнать ее из своего дома, и она дрожала, ожидая его решения; де К., зная, что понесет наказание и лишится друга, тоже порядком струхнул, но муж удивил их обоих. Окинув любовников взглядом, он решительно запер дверь спальни, запретив слугам их беспокоить.
Тут мне снова придется вернуться к началу и напомнить, что де К. был хорош собой, а в ту пору, когда случилась эта история, он был молод и даже не брился. Поэтому, возможно, рогоносец и решил использовать ситуацию ко взаимному удовлетворению; разоблачившись, он велел супруге подвинуться на кровати и заявил, что по закону он должен развестись с ней и навеки покрыть позором, но он милостив, поэтому избавит ее от стыда; но стыдом должен поступиться де К., чтобы спасти свою прелестную подругу. Он вполне ясно обозначил, чего желает от моего друга, и тот, поразмыслив, согласился: де К. не лишен был любопытства, а сложение адвоката обещало им обоим известные удовольствия. Сказано — сделано: де К. пришлось снова снять едва надетые штаны, и адвокат насладился им сполна на глазах у своей пораженной супруги. За одной схваткой последовала другая, и жена охотно присоединилась к ним, и, таким образом, они все остались вполне довольны раскрытием этой маленькой тайны.
Таков был конец этой истории, по крайней мере, в том варианте, в каком мне рассказал ее де К.; мне известно, впрочем, что впоследствии он охотно посещал гостеприимный дом этой пары, и, насколько я могу судить, посещения эти служили общему удовольствию. Не берусь судить, кто был из них более удовлетворен, но знаю, что и подобные аргументы не сподвигли де К. вернуться к юриспруденции: такой уж непостоянной птичкой он был.