[сурикат бонапарт]

Название: Метаморфоза
Автор: сурикат бонапарт
Бета: rose_rose
Размер: мини, 2256 слов
Пейринг/Персонажи: Петушиный час
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: (Петушиный час живёт по своим законам.)
Примечание/Предупреждения: модерн!ау, гэнг-бэнг, упоминание сексуального насилия над детьми,

спойлер

закадровая смерть персонажа

Затемнение.

(Они приходят втроём — за полчаса до назначенного — и ждут, пока я высушу волосы феном. Бабет в полосатом пиджаке выглядит как нечто среднее между дрессированной обезьянкой и коммивояжером, Звенигрош в отвратительно скроенной униформе, Живоглот в отличном костюме от Ermenegildo Zegna, который ему совершенно не идёт. Он любит плохо одеваться, зная, что так я куда быстрее захочу его раздеть. Только для него, пожалуй, наш ритуал имеет какое-то особое значение.)

(Они сидят втроём на моей кухне — Бабет пьет Evian прямо из бутылки, Звенигрош чистит ногти своим ножом, Живоглот пялится в потолок, — когда я наконец выхожу к ним и зову их за собой в спальню. Они поднимаются со своих мест синхронно, раздеваются на ходу, оставляя на полу одежду, и Бабет закрывает за нами дверь моей спальни.)

(Нас всё равно некому потревожить.)

Смена кадра.

Я лежу на своей постели — чёрное дерево, хлопковое постельное белье, — и Живоглот целует моё колено. Ему нравятся мои ноги; ёбаный фетишист. Я не показываю раздражения.
(Живоглот никогда меня не предаст.)
Бабет и Звенигрош стягивают с меня шёлковые боксёры — Valentino, — и Бабет садится между моих раздвинутых ног.
— Читал последний «Монитёр»? — светски спрашивает он. (У Бабета на заставке телефона стоит фотография его дочерей. Интересно, они ещё девственницы? Скорее всего, да. Им сейчас — десять? Двенадцать?)
— Нет, — я закрываю глаза. (Не читаю газет. Газетная краска пачкает пальцы.)
Бабет беззвучно смеётся и берёт мой член в рот.

Он дразнит меня языком; я судорожно вздыхаю и вцепляюсь в простыни. Звенигрош берёт меня за руку, и мои ногти оставляют лунки-следы на его ладони.
(Звенигрош меня создал. Как звали того парня, который оживил Галатею? Кажется, он был грек. Пифагор или что-то вроде того.)
Живоглот облизывает мои ступни, и я тянусь погладить Бабета по волосам.

(На мой двадцатый день рождения они подарили мне гроб и место на кладбище. Продуманный подарок, с нашей профессией о таком лучше думать заранее.)

Моя голова лежит на коленях Звенигроша, и я лижу его пальцы. Другая его рука — в моих волосах, он накручивает пряди на пальцы, больно тянет, заставляя меня повернуть голову, потом выпускает и тянет снова, в другую сторону.
Бабету надоедает, и он уступает место Живоглоту, который начинает растягивать меня. (Он всегда боится причинить мне боль. Рядом с ним я выгляжу привидением, слишком уж бледный. Стоит сходить в солярий, но мне нравится этот контраст.)

Живоглот наконец входит, и я выгибаюсь, запрокидываю голову. Я встречаюсь взглядом с Звенигрошем, и тот улыбается.
— Мы о тебе позаботимся, — говорит он. Я только скалюсь.
(Звенигрош нас предаст. Рано или поздно, завтра или через полгода, но именно он. Я знаю наверняка.)
Бабет гладит мой живот, и Звенигрош наклоняется, чтобы поцеловать мою руку.

Пальцы Живоглота сжимаются на моём горле, и я чувствую, как меня заполняет липкий страх.
(Однажды он не уберёт руку вовремя.)
Я кончаю, и Бабет вылизывает мою грудь и живот. Я ненавижу быть грязным, но время для душа ещё не пришло.

Живоглот пробует отстраниться, но я внимательно смотрю на него — и переворачиваюсь на живот.
(Он знает, что делать.)
Я чувствую его язык между ягодиц и улыбаюсь, трусь щекой о член Звенигроша. Он до сих пор не снял белья, хотя у него стоит — уже давно, но он не пытается ничего с этим сделать. Я пробую стянуть с него трусы, но Звенигрош останавливает меня и берёт меня за подбородок, заставляя поднять голову.
(Звенигрош всегда ждёт до последнего. Ему нравится смотреть, и я позволяю ему это.)

Живоглот сыто облизывается, и я сажусь на постели, потягиваюсь, разминая мышцы. Бабет целует мою шею. На коже наверняка остались следы; я прикрою их завтра шарфом от Hermes.

Звенигрош наконец раздевается и снова садится, и я устраиваюсь у него на коленях. Чуть приподнявшись, я впускаю его в себя, и Живоглот за моей спиной прерывисто вздыхает. (Он ревнует; возможно, когда-нибудь я тоже буду его ревновать.)
Я поднимаюсь и опускаюсь, мои глаза закрыты, но я знаю, что они — все трое — пожирают меня взглядом. Бабет придвигается ближе и обнимает меня со спины, поддерживает, и я подаюсь назад. Я дышу полной грудью.
(Его жена верна Chanel №19; я ненавижу этот запах всей душой.)

Ещё вдох, и Бабет входит, и они со Звенигрошем быстро находят общий ритм. Их руки переплетаются, и я зажат между ними, я слушаю их мерное дыхание и считаю до сотни.
(Я всегда стараюсь дойти хотя бы до девяноста пяти; но обычно мне едва удается досчитать до четыре-раза-по-двадцать.)
Сегодня я кончаю на «шестьдесят семь», и Звенигрош кусает мое плечо до крови, стараясь войти как можно глубже. Он сам на грани.
Я вижу своё отражение в зеркальной дверце шкафа и поворачиваю голову: это самый выгодный ракурс.
(Звенигрош ненавидит терять контроль над собой.)

Они с Бабетом одновременно выпускают меня и отстраняются. Я сонно моргаю и закрываю глаза, и Живоглот несёт меня в ванную. Бабет идёт за ним: Живоглот всегда берёт не то полотенце.
После душа Живоглот возвращается со мной в спальню. Я не открываю глаза; где-то над моей головой Звенигрош рассказывает Бабету последние новости от клана Брюжонов. (Не люблю, когда они говорят о делах в такие моменты; но я слишком устал, чтобы протестовать.)

Я слышу, как хлопает входная дверь.
Наступает тишина и
смена кадра.

(Я просыпаюсь через несколько часов в пустой спальне. Уже рассвело; на кухне ещё пахнет дешёвым куревом Живоглота, и я открываю окно, чтобы проветрить.)

(Пигмалион. Его звали Пигмалион.)
Я выбрасываю пустую бутылку Evian и закрываю окно.

Затемнение.
Смена кадра.

(Живоглот назначает мне встречу в маленькой гостинице в Монфермейле, недалеко от Парижа. Дыра, настоящая дыра, я протираю антисептиком все дверные ручки. Живоглот любит такие места.)

Он в Armani, с ног до головы в Armani, и я невольно морщусь. Живоглот замечает это и широко улыбается.
— Я знаю, что ты хочешь сделать, — он кивает. — Но это позже. У меня к тебе дело.
Он обходит номер, заглядывает во все углы, поднимает покрывало кровати. Вряд ли нас подслушивают.

(Когда-то эта гостиница принадлежала Тенардье — в относительно законный период их жизни — и с тех пор несколько раз меняла хозяев. Нынешние нас не знают.)

— У меня к тебе дело, — повторяет Живоглот, придвигая кресло поближе к кровати. — Звенигрош.
Я напрягаюсь.
(Звенигрош вечно совершает одну и ту же ошибку. Он отказывает Живоглоту в наличии ума — и совершенно зря. Может, Живоглот и не отличит бри от камамбера и Золя от Дюма, но сообразительности ему не занимать. Иначе он так и остался бы на месте простого исполнителя — но он тоже Петушиный час, один из нашей четвёрки. Полноправная и достойная её четверть.)
— Он работает на полицию, — говорит Живоглот, закидывая ногу на ногу. Брючина задирается, и я снова хмурюсь. (Когда-нибудь он усвоит, как правильно подбирать носки под костюм.)
Я киваю.
— Да.
(Глупо отрицать очевидное.)
— Кабюк, — Живоглот хлопает себя по голени. — Это его настоящее имя?

(Нам приносят чай в номер, и я размешиваю в нём молоко.)

— Почему ты пришёл ко мне? — я решаю оставить его вопрос без внимания.
Живоглот скалится.
— Ты его выкормыш, — просто говорит он. (Звенигрош привёл меня в Петушиный час.) — Если кто и знает, то только ты.
— И ты уверен, что я буду на твоей стороне?
Он снова скалит зубы — возмутительно белые. Свои?
— Я знаю, что ты будешь на моей стороне. Ты же не полный кретин, — ласково поясняет он, и меня мутит от его самоуверенности. — Ты сущий дедёр, Монпарнас.
(Дьявол, — мысленно поправляю я. Дьявол. Не дедёр.)
Я благодарю его за комплимент. Чай здесь, конечно, дерьмовый, но и при Тенардье было не лучше, надо признать.
— Ты не будешь держаться за него, когда Звенигрош потащит нас всех на дно.
(Я ценю свободу больше, чем предателей-друзей.)
— В отличие от Бабета, — Живоглот отхлебывает свой чай. (Варвар.) — Он не готов рисковать. Он подозревает, я думаю. Сложно не подозревать. Но не хочет верить.
У него жена и две дочери, — думаю я. Разумеется, Бабету не хочется рисковать. (Он, конечно, так себе семьянин — но не лишён сентиментальности. Когда его семья узнает, чем он зарабатывает им на достойную жизнь, она откажется от него.)

Общий план.

— Понимаешь, тут какое дело, — доверительно говорит Живоглот, закуривая. Здесь нет пепельницы. (Здесь запрещено курить.) Он стряхивает пепел в пустую чашку. — Меня бесит не то, что он считает себя поумнее прочих. Мне до него и не допрыгнуть по мозгам. Бесит то, что он мутит своё, не посвящая нас. Мы партнёры, все четверо. Мы повязаны. Он и под фараонову дудку не пляшет — это точно. Не думаю, что он нас сдаёт, не сейчас, по крайней мере. Но у него свои дела с фараонами, с которых мы бы все могли сливочки снять.
Я киваю, распускаю узел шейного платка.
(Звенигрош не любит чужие мелодии; но если фараоны пообещали ему прощение всех грехов за наши головы — а они могли, то... то дело плохо.)
— Сегодня будет оперетка, — Живоглот меняет тему. (Он предупредил меня; теперь он будет ждать моего решения и моего плана.)
— Кто прима? — я зеваю и пересаживаюсь со своего места на колени Живоглота, обнимая его за шею. Он кладет ладонь на мою задницу.
(Оперетка — это дельце. Нечто не слишком серьёзное, что не требует присутствия остальных. Одного Живоглота там хватит — чтобы проследить за ситуацией.)
— Тенардье, — Живоглот расстёгивает на мне пиджак и жилет. Рубашку я снимаю сам, бросаю её на пол и тянусь к галстуку Живоглота. (Я ленюсь развязывать узел — ослабив его, я стягиваю галстук через голову.)

(Здесь дерьмовый матрас.) Живоглот сегодня в отличном настроении — он трахает меня грубо, быстро, в своём ритме, и я позволяю ему всё. В соседних номерах никого нет, и я кричу, и Живоглот зажимает мне рот ладонью, вбивая меня в кровать. Он кусает мои плечи, мою шею, оставляет следы, и я царапаюсь и кусаюсь, когда он причиняет мне боль.
(Сегодня я разрешаю делать мне больно.)
Я закрываю глаза, когда он выходит.

(Я хочу убить. Не сейчас; может быть, вечером.)

Крупный план; мы медленно целуемся, и смуглая кожа Живоглота отлично контрастирует с моей. (Он предан общему делу; Бабет предан семье; Звенигрош — себе. Я могу воткнуть заточку в грудь Живоглоту прямо сейчас, но пока я не могу позволить себе лишиться его — не сегодня.)
Потом мы одеваемся. (Я сам завязываю его галстук и провожу ладонью по его щетине.) Я застёгиваю его рубашку сверху вниз — я опускаюсь на колени и целую его пресс. (Тебя погубят красивые вещи, — сказал Звенигрош, когда мы только познакомились. Посмотрим, ответил я. Это мы ещё посмотрим.)
— На оперетке будет Брюжон, — Живоглот снова целует меня, но я отстраняюсь.
— Я его видел, — Брюжона либо нет вовсе, либо слишком много; моя годовая норма общения с ним исчерпалась в феврале.

(Живоглот застёгивает ремень, и я наблюдаю за этим, сидя на подлокотнике кресла.)
— Я позвоню Бабету, — говорю я, и Живоглот кивает. — Когда вернусь из Sciences Po.

(Следы от моих укусов будет видно ещё несколько дней. Надеюсь, мы не причинили хозяевам неудобств.)

Затемнение.

(Sciences Po — моя гордость.)
Я захожу в клуб. Вход — неприметная дверь, которая ведёт в райский сад, но над дверью камера, а за дверью — охрана. У нас слишком рискованное предприятие, чтобы позволять шляться сюда кому попало.
Меня узнают: Sciences Po — моё детище. Оно начиналось, конечно, на средства Звенигроша, но идея была моей, и всё спланировал тоже я.

(То, что сказал Живоглот, меня беспокоит. Петушиный час — единый организм, и мы нескоро переварим потерю Звенигроша. Но опухоль вырезают.)
Я позвонил Бабету сразу после встречи с Живоглотом, хотя сначала хотел подождать — но ещё в гостинице понял, что дело не терпит отлагательств. Вряд ли Звенигрош сорвёт оперетку, но стоит... принять меры.
(Я назначил Бабету встречу здесь. Бабет ненавидит это место: даже он считает саму идею Sciences Po отвратительной. Он любит напоминать, что я сам прошёл через это. Ну да; я был первым студентом. Лучшим студентом.)

Сегодня здесь Маньон и её выводок — день мальчиков. Мисс, её подруга, офранцузившаяся англичанка, будет здесь завтра — завтра здесь будут любители девочек. Некоторые из клиентов приходят в оба дня: мы это не запрещаем, наоборот, только поощряем.
У большинства посетителей есть здесь любимцы, и я прохожу мимо столика одного из таких лысеющих Гумбертов. Мсье Чёрный. (Мы используем цвета вместо реальных имён; клиенты хотят анонимности, и мы охотно её обеспечиваем.) Рядом с ним сидит Шарль. (Тринадцать с половиной лет, льняные кудри, пухлые губы, ссадина на щеке.)
Шарль куксится и не хочет мороженое, которое стоит перед ним, но мсье Чёрный уговаривает его. Он замечает меня, и я улыбаюсь им, сажусь рядом с Шарлем и провожу ладонью по его бедру.
Мальчик отлично выучен: он разводит ноги и тянется ко мне, чтобы поцеловать. Я не отказываюсь.
(Малолетки не умеют целоваться. Клиенты не учат их — им нравится неопытность.)

Я оставляю их и иду дальше. Маньон машет мне из другого конца зала: она наблюдает за ситуацией, даёт желающим ключи от приватных комнат. Если случится что-то экстренное, она позвонит охранникам. Всё под контролем.
На балкончике второго этажа меня уже ждёт Бабет.
(Он отец двоих дочерей. Естественно, что ему не нравится Sciences Po — он боится, что с его дочками сделают что-то подобное.)
Он просит эспрессо, я — фраппучино. (Бариста здесь — гений; упускать возможность — грех.)

Мы вполголоса обсуждаем ситуацию. Бабет тоже заметил; он тоже не доверяет Звенигрошу; он согласен с моим решением. Он предлагает свои услуги как «хирурга», но я отказываюсь. (Есть вещи, которые нужно делать своими руками.)

(Звенигрош — мой учитель. Я пытался ограбить его — так мы и встретились. Он научил меня всему, что я умею. Судья бы сказал «растлил», но это грубое слово — Звенигрош воспитал меня. Высек из мрамора и дал мне жизнь.
Но плох тот ученик, который не способен превзойти учителя. И если учитель стоит на пути — каждому ясно, что с ним случится.)

Бабет смотрит вниз: пришёл мсье Красный, и Маньон подводит к нему двух его любимчиков. (Родные братья, Луи и, кажется, Антуан. Младшие сыновья Тенардье; достались заведению с большой скидкой.)
— Ты уверен? — спрашивает Бабет, с трудом оторвав от них взгляд, и я киваю.
(Только я смогу подобраться к Звенигрошу: от меня он не ожидает удара.)

Звенигрош очень зря подарил мне мой шанс.
(Я хочу его использовать.)

(Смена кадров; плёнка шелестит.)

Через двадцать четыре часа квартет превращается в трио. Перочинный нож — подарок Звенигроша на мой двенадцатый день рождения — наконец-то мне пригодился.
(Из Галатеи я становлюсь Брутом. Мне нравится в новом обличье.)

Жаль, что придется выкинуть этот пиджак.

fin.

@темы: фичочки, гюго такого не писал