святая елена - маленький остров
Инсаров с изумлением посмотрел на Елену.
— Я шла к вам.
— Ко мне?
Елена закрыла лицо.
— Вы хотели заставить меня сказать, что я вас люблю, — прошептала она, — вот... я сказала.
— Елена! — вскрикнул Инсаров.
Она приняла руки, взглянула на него и упала к нему на грудь.
Он крепко обнял её и молчал. Ему не нужно было говорить ей, что он её любит. Из одного его восклицания, из этого мгновенного преобразования всего человека, из того, как поднималась и опускалась эта грудь, к которой она так доверчиво прильнула, как прикасались концы его пальцев к её волосам, Елена могла понять, что она любима. Он молчал, и ей не нужно было слов. «Он тут, он любит... чего ж ещё?» Тишина блаженства, тишина невозмутимой пристани, достигнутой цели, та небесная тишина, которая и самой смерти придаёт и смысл и красоту, наполнила её всю своею божественной волной. Она ничего не желала, потому что она обладала всем. «О мой брат, мой друг, мой милый!..» — шептали её губы, и она сама не знала, чьё это сердце, его ли, её ли, так сладостно билось и таяло в её груди.
А он стоял неподвижно, он окружал своими крепкими объятиями эту молодую, отдавшуюся ему жизнь, он ощущал на груди это новое, бесконечно дорогое бремя; чувство умиления, чувство благодарности неизъяснимой разбило в прах его твёрдую душу, и никогда ещё не изведанные слёзы навернулись на его глаза...
А она не плакала; она твердила только: «О мой друг, о мой брат!»
— Так ты пойдёшь за мною всюду? — говорил он ей четверть часа спустя, по-прежнему окружая и поддерживая её своими объятиями.
— Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.
— И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда не согласятся на наш брак?
— Я себя не обманываю; я это знаю.
— Ты знаешь, что я беден, почти нищий?
— Знаю.
— Что я не русский, что мне не суждено жить в России, что тебе придётся разорвать все твои связи с отечеством, с родными?
— Знаю, знаю.
— Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне... что нам придётся подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?
— Знаю, всё знаю... Я тебя люблю.
— Что ты должна будешь отстать от всех твоих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать..
Она положила ему руку на губы.
— Я люблю тебя, мой милый.
Он начал горячо целовать её узкую, розовую руку. Елена не отнимала её от его губ и с какою-то детскою радостью, с смеющимся любопытством глядела, как он покрывал поцелуями то самую руку её, то пальцы...
Вдруг она покраснела и спрятала своё лицо на его груди.
Он ласково приподнял её голову и пристально посмотрел ей в глаза.
— Так здравствуй же, — сказал он ей, — моя жена перед людьми и перед богом!
— Я шла к вам.
— Ко мне?
Елена закрыла лицо.
— Вы хотели заставить меня сказать, что я вас люблю, — прошептала она, — вот... я сказала.
— Елена! — вскрикнул Инсаров.
Она приняла руки, взглянула на него и упала к нему на грудь.
Он крепко обнял её и молчал. Ему не нужно было говорить ей, что он её любит. Из одного его восклицания, из этого мгновенного преобразования всего человека, из того, как поднималась и опускалась эта грудь, к которой она так доверчиво прильнула, как прикасались концы его пальцев к её волосам, Елена могла понять, что она любима. Он молчал, и ей не нужно было слов. «Он тут, он любит... чего ж ещё?» Тишина блаженства, тишина невозмутимой пристани, достигнутой цели, та небесная тишина, которая и самой смерти придаёт и смысл и красоту, наполнила её всю своею божественной волной. Она ничего не желала, потому что она обладала всем. «О мой брат, мой друг, мой милый!..» — шептали её губы, и она сама не знала, чьё это сердце, его ли, её ли, так сладостно билось и таяло в её груди.
А он стоял неподвижно, он окружал своими крепкими объятиями эту молодую, отдавшуюся ему жизнь, он ощущал на груди это новое, бесконечно дорогое бремя; чувство умиления, чувство благодарности неизъяснимой разбило в прах его твёрдую душу, и никогда ещё не изведанные слёзы навернулись на его глаза...
А она не плакала; она твердила только: «О мой друг, о мой брат!»
— Так ты пойдёшь за мною всюду? — говорил он ей четверть часа спустя, по-прежнему окружая и поддерживая её своими объятиями.
— Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.
— И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда не согласятся на наш брак?
— Я себя не обманываю; я это знаю.
— Ты знаешь, что я беден, почти нищий?
— Знаю.
— Что я не русский, что мне не суждено жить в России, что тебе придётся разорвать все твои связи с отечеством, с родными?
— Знаю, знаю.
— Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне... что нам придётся подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?
— Знаю, всё знаю... Я тебя люблю.
— Что ты должна будешь отстать от всех твоих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать..
Она положила ему руку на губы.
— Я люблю тебя, мой милый.
Он начал горячо целовать её узкую, розовую руку. Елена не отнимала её от его губ и с какою-то детскою радостью, с смеющимся любопытством глядела, как он покрывал поцелуями то самую руку её, то пальцы...
Вдруг она покраснела и спрятала своё лицо на его груди.
Он ласково приподнял её голову и пристально посмотрел ей в глаза.
— Так здравствуй же, — сказал он ей, — моя жена перед людьми и перед богом!
Помню я эту книгу. Красиво все-таки...
я сейчас это вместо Отцов и детей читаю.
Инсаров мне больше Базарова нравится, он интереснее как личность.
он интереснее как личность.
Полностью согласна. Хорошо продуманный персонаж.